Юби: роман

– Вядома, хороший. И прежде который был – тож хороший. В том и беда. Хорошему тяжельче. Не потому что непрыемнасти только по хорошим лупцуют – нет. Хорошему меньше возможностей от них извернуться. Они вообще хужей других изворачиваются, даже если и жиды… – Степаныч выцеживал из бутылки последние капли. – Я табе больш скажу. От хороших усе люди страдают – которые вокруг… Вот мне батька рассказывау. Быу у их стараста, когда под немцем жили. Хороший быу человек: для людей старался, партизанам дапамагал. Потом наши пришли – и что? Был бы дрянцо-человек – повесили бы, и весь сказ. А тут и повесили, и деревню всю замордовали, потому что худого про него не казали. В общем, хороший человек – это настоящая беда.

– А как же хороший человек может торговать родиной? – поймал Григорий Степаныча.

– А что такого? – не понял Степаныч. – Прицениться надо…

С этого разговора или с чего еще, но скоро почти все работники школы были уверены в несусветных богатствах Льва Ильича, заныканных им неведомо куда…

* * *

«Может, застрелиться?» – неожиданно для самого себя подумал Недомерок, когда его снова накрыла минутная паника.

Положение его и вправду было незавидное.

Еще вчера, вызванный в управление, он источал уверенность в себе и в блестящем окончании затянувшейся операции «Лесная школа». Надо было согласовать приезд оперативной группы, встретиться с прокурором для получения санкций на обыск и задержание, договориться о телефонной связи, успокоить взбудораженное начальство…

– Ты, капитан, смотри – головой, пля… Помаешь?.. Чтоб улики – комар носу, пля… Вот какие улики!.. Они там сдурели. – Полковник доверительно кивнул на белый телефон, соединяющий с республиканским начальством. – Требуют все закончить, пля, оставить изменника недоразоблаченным и чуть ли не целоваться с ним… Время, памаешь ли, у них изменилось – ну не пля? Думают, что звериная ненависть наших заклятых врагов исчезнет сама собой. Камлают свое: «перестройка, перестройка»… А годы борьбы? А падшие товарищи? Да они там просто зассали, пля… Но мы будем защищать этих ссунов, даже если они сами не хотят защищаться… И родину будем защищать – больше некому… И мы закончим операцию, но по-нашему: победно закончим. Поэтому на тебе, капитан, – сам помаешь. Чтоб без сучка и – как там дальше? – задорненько?! Вот и заканчивай все, но – задорненько. А не то сгною. Будешь до конца дней хлебать грязную воду и лещей цеплять на крючки цековских засранцев…

«Да какие там крючки? Какие лещи и засранцы? У нас все продумано и все схвачено. Завтра поутру подозреваемый возвращается из Москвы. С собой у него непременно будут враждебные пасквили. Убеждаемся, что улики на месте, и готовимся к приезду опергруппы. То есть смотрим, чтобы в последнюю минуту подозреваемый преступник не сбежал, не уничтожил обличительные документы и вообще ничем не помешал. Потом приезжают коллеги. Обыск. Изымаем вражескую литературу. Подозреваемого арестовываем и к вечеру доставляем в управление. Там он бьется головой о стены камеры от вечера пятницы вплоть до понедельника, а за это время мы составляем добровольные показания его коллег. Все. Финита ля…»

Удивительное дело, но капитана даже не беспокоил тот очевидный факт, что ранее после частых приездов предполагаемого преступника из Москвы никаких особых улик вражеской деятельности обнаружить не удавалось. Подумаешь, ранее!.. Тогда особо и не искали, да и не было такой тщательной подготовки. Завтра по приходу дизеля завхоз Степаныч на школьной гнедой, впряженной в раздолбанную телегу, нагонит подозреваемого по дороге в интернат и подвезет прямиком в руки встречающего их Недомерка. Ни минуты не будет враг без надзора, а это значит, что он не успеет приховать вещественные улики в каком-либо тайнике, и все будет точнехонько по плану Матюшина…

«А вдруг все окажется еще лучше, – размечтался Леонид Валентинович, – вдруг при обыске найдутся шифроблокноты и выяснится, что Прыгин этот не просто антисоветский балабол, а самый настоящий агент…»

Об этом, конечно же, оставалось только мечтать, ведь негласные обыски (к сожалению, всегда поспешные) ничего такого и близко не обнаружили. Но Матюшина это не останавливало – он мечтал…

Правда, это было вчера. А сегодня с утра Степаныч пригрохотал на своей телеге один и, махнув рукой куда-то назад, прокричал Недомерку:

– Не захотел на телеге… Гутарит, что спина болит – не можна трясти…

– А вещи? – вскричал Недомерок. – Вещи-то мог ему подвезти?!

– Не сообразил, – хлопнул себя по лбу Степаныч.

И вот капитан-физрук стоит возле медизолятора и бесполезно потеет. Скоро приедет опергруппа. Может, они все-таки найдут улики прямо на обыске – профессионалы ведь?.. А может, остановить операцию?.. А может, застрелиться?..

Через пару минут Недомерок смог взять себя в руки. День недавно лениво перевалился на вторую половину, и время еще было. Главное – использовать его толково. Как это он так промахнулся с Недоумком? Неужто тот и в самом деле не разговаривает? А вдруг и это тоже хитроумный сговор преступника и пособника?..