Юби: роман

В оправдание Григория можно сказать одно и очень существенное соображение: деньги ему нужны были не для того, чтобы возвыситься над ближними, а для того, чтобы вернуться в мир людей…

Дальше он не думал – про дальше он подумает потом, с новым лицом… Ну, наверное, перво-наперво он с этим своим новым лицом придет к Ирине, и, может, все у них срастется. А если нет?.. К кому тогда, если не к ней? Можно, например, к Алевтине – она точно не будет против. Правда, Алевтина по натуре из тех женщин, которые, подставляя мужику, полагают, что оказывают ему немыслимую услугу и он теперь должен быть благодарен по гроб жизни… Нет, надо будет добиться до Ирины…

Григория явно тянуло к Ирине Александровне, но не из-за того, что он чувствовал какую-то с ней похожесть. Ничего похожего… Например, у Григория первый любовный опыт был совсем, можно сказать, противоположный. Он потерял сознание… В самом прямом смысле слова – бряк и нету его. Зато очнулся другим человеком. Видели энтомолога с сачком, охотящегося на бабочек? Вот то же самое, только без сачка, и бабочки покрупнее…

Благодаря неоспоримой красоте тогдашнего Григория отказов в добыче не было. А ведь ему в ту пору исполнилось всего-навсего семнадцать годков. Красота его лица была какой-то излишне нежной и для поддержания ее в неповрежденном состоянии Григорию пришлось походить в секцию боксеров и взять несколько уроков уличной драки (а потом и давать эти уроки другим).

Много разных талантов пошло пробиваться в рост у Григория в тот год. А потом он поступил в танковое военное училище…

* * *

Почему танковое?

Наверное, потому, что Григорий был рукастым и природно талантливым по разным техническим вопросам…

Почему военное?

Как-то само по себе получилось. Военным был отец, пропавший без вести на полях любовных сражений и, видимо, передавший сыну кое-что из своего боевого опыта и нрава. Кроме того, добычей его охоты, как правило, оказывались если не дочери военных, то их жены. Вот так случайно и легли несчастливые карты в гиблый рисунок судьбы…

Григорий засомневался в правильности своего выбора еще в военкомате, получая направление в училище. Там организовали казенное торжество с приглашенными по разнарядке ветеранами, которые бойко врали по написанному. Сразу же захотелось сбежать, но было неловко. Не перед этими картонными вояками, что наперебой шлепали картонными словами, – неловко было перед двумя приятелями, с которыми собирались отметить отъезд Григория.

И отметили: впервые в жизни Григорий напился до изумления. С тем и уехал.

Сразу же в училище Григория люто невзлюбил абитуриент, спавший в казарме по соседству. Это был амбал блатного вида и таких же повадок. С его языка не сходило звонкое, как пустое ведро, слово «пидераз». Он так это дико произносил, что Григорий и не отреагировал – попросту не признав примечательное словечко. Амбал Саня был уверен, что люди с такой нежной красотой, как у Григория, – все непременно «пидеразы», и, поскрипывая мозгом, строил планы по низвержению его в касту опущенных.

В одну из ночей он вывалил сонного Григория на пол и, не дав опомниться, накинул на шею петлю из ремня, конец которого зажал в руке. Некоторое время Григорий надеялся, что все это невзаправду – такие вот шутки часто любят устраивать такие вот дебилы…

– Скажи-ка, красавчик… – амбал подтянул петлю, – с бабами любишься?

– А то? – прохрипел Григорий. – Посексотить с барышней – чего может быть приятнее, – опрометчиво выронил Григорий знакомое всем словечко в незнакомом применении. – И очень люблю это дело.

– А с голыми любишься или в одежке?

– Всяко бывало.

– А в пилотку нырял? – Амбал спешил уличить красавчика в недостаточно правильной сексуальной ориентации.

– Чего? – притормозил Григорий, настороженный даже не словами, а победными интонациями противника.

– В пилотку, спрашиваю, нырял?

– В какую пилотку?

– В бабскую.

– Откуда у баб пилотки? Они что, армейские бабы?

– Да нет же… Ты голую бабу видел?

– Бывало…

– Так у них энто самое место похоже на пилотку: губы там, то да се – натуральная пилотка.

– А ты откуда знаешь? Нырял, что ли?

Саня растерялся, а Григорий, воспользовавшись этим, выдернул конец ремня из его руки и неспешно снял петлю с шеи.

– Так чего замолчал, урод? – Григорий накручивал конец ремня на руку. – Нырял, значит, чмошник приблатненный? – С этими словами он с оттяжечкой хлестанул амбала.

Тот смолчал, потому что правильные мужики со стопроцентно правильной ориентацией и без какого-либо личного сексуального опыта стояли вокруг Григория молчаливой поддержкой.

Это не были самые ненавистные воспоминания Григория об армейской жизни, но они были самые первые. Были и другие, много других, – и все они, да и вообще все, что напоминало армию, вызывало в ответ ненависть и отвращение… Сознание в этом не участвовало, даже когда Григорий пытался управлять им.

Короче говоря, Григорий боялся смотреть на обнаженное женское тело, потому что в памяти сразу всплывала эта дурацкая «пилотка», и дальше уже пошло-поехало к армейским картинкам, – какие тут «разговоры по душам»?..