– Как только завод и мы с ним становимся богаче, – бойко перебила свою подругу Елена, – так и начинается вокруг нас мышиная возня демонократов всех мастей и рангов. Остановите их, Александр Дмитриевич! Любыми методами, кроме их административно-бандитских. Вы это можете. А мы вам, как всегда, верные помощники. Напомните этим, как их там зовут, – мощь рабочих уже давно не в булыжнике пролетариата. Мы теперь другие. И мощь наша ни с чем не сравнима. Понятливых из этих… заставьте на завод, на страну работать; среди них, похоже, немало толковых людей. Берите их себе в помощники. С вами рядом у них дурные инстинкты перестанут проявляться. Ну а тем, кто заартачится, не захочет с прихватизированного трона народного достояния слазить, напомните слова старые пролетарские, нынче более уместные, чем тогда, когда впервые прозвучали: «Слазь, временные, кончилась ваша власть!» Может, не так тогда у матросов звучало, но смысл слов сейчас именно таким должен быть.
Обычно молчавшая на собраниях Ольга Князева вдруг вступила в разговор:
– Совсем непонятливых из этих полезно от народа изолировать. Так изолировать, чтобы их паразитирующее потомство не объявлялось как минимум тысячу лет. Чтобы за это время их гены в небытие отошли и Россию никто и никогда больше не рвал, не истязал, не грабил.
– Оленька, какая ты умница; говоришь редко, да метко, – улыбнувшись, вновь заговорила Елена. И, обращаясь к Александру Дмитриевичу, подвела черту под своими и народными наказами: – Ольга, княгиня наша, о потомстве демоно… тьфу на них, да и слово это неприятно произносить, – верно сказала. Оно стране во вред. А вот о народном потомстве забывать нельзя. Заходите к нам почаще. Как только новости хорошие о заводских делах и успехах «Рос-Демоса» от вас узнаём, так и детишки в бригаде новые зарождаются. Мы эту закономерность давно вывели и впредь нарушать не собираемся.
Смех, шутки… Перерыв окончен…
Российск уже погрузился в темь, когда Смелов, окончив внеочередное совещание с коллегами из ближнего зарубежья и поговорив по сотовому с дочерью и зятем, стал поджидать оговоренное время для звонка жене и сыну с невесткой на дачу, в станицу. Чуть ранее раздалась чарующая мелодия того самого вальса, под звуки которого он и Любава впервые признались друг другу в любви.
Александр молниеносно поднёс трубку к лицу:
– Любимая, ты?
– Конечно, любимый. Здравствуй. Мирославчик заснул. Он у нас прелесть. У Иришки всё замечательно. Митенька с друзьями к твоему приезду готовит чучело добытого им огромного волка. Он торопится, офицерский отпуск подходит к концу, флот зовёт. Вчера звонили Надюша и Николай. Я счастлива их успехами. Как ты без нас, дорогой?..
После продолжительного разговора Смелов ещё долго держал трубку прижатой к лицу. Словно чувствовал тепло губ любимой…
Остыв, отправился в гости – на юбилей к Николаю Гордееву. Получив за опоздание строгий выговор от жены друга, Александр извинился и, замаливая грех, протянул Марии букет.
– Ты, Сашенька, знаешь мою слабость к розам, – наслаждаясь запахом любимых цветов, примирительно проговорила Мария и повела Александра на его постоянное место за праздничным столом. Николай, как всегда, рядом.
И начались тосты… За здоровье, за успехи – как обычно, за мир во всём мире – по привычке, за демократию – внове. И конечно, за детей, за внуков, за родных и друзей. И за тех, кто по уважительным причинам отсутствовал за столом, и за тех, кого уже нет с нами.
Мария, заметив, что Александр отошёл от своих корпоративных дел и достаточно размяк душою, заговорщицки улыбнулась мужу и объявила гостям новость:
– А у нас ещё один новорождённый имеется. Правда, на денёк постарше сегодняшнего. Вчера исполнился годик Мирославу Смелову, внуку Александра Дмитриевича.
За возгласами «ура!», здравицами в честь Мирослава поднялся со своим тостом счастливый дед. Александр прижал правую руку к сердцу и медленно, дразня застолье, вынул из внутреннего кармана пиджака цветную фотографию внука. Прижал снимок к губам и только после этого предъявил всем своего самого маленького потомка. Розовый ребёнок на белой простынке напряг в движении все клеточки крепкого тельца. Глазёнки всматриваются в мир так, что расширился он до границ вселенной. Губки раскрыты, будто над именинным столом, вырываясь за окна дома, несётся могучий клич этого чуда света.
Навстречу всесильному зову новой жизни раздались рукоплескания, приветствия, пожелания. Когда наступила тишина, Александр, вглядываясь в фото внука, как в подсказку, заговорил: