Юбка

– Читала. С чем-то я согласна, если говорить о социальных идеях. Расовая сторона – чистый бред. Я ему так и сказала.

– А он послушал и исправился. И с тех пор переводит старушек через дорогу в варшавском гетто… В этой книге, Лени, он самого себя и объясняет. Пишет о том, что в редкие периоды человеческой истории может случиться, что политик-практик будет сочетать в себе еще и политического философа. И тогда он будет трудиться не для того, чтобы удовлетворить требования, которые очевидны всякому обывателю, он устремится к целям, которые понятны лишь немногим. И протест нынешнего поколения будет бороться с признанием поколений будущих, во имя которых он и трудится. Он где-то там, Лени, и видит что-то свое. Чего ради печалиться о человеческих жизнях, попавших в историческую мясорубку? Нет, для него это признак слабости.

– Ты говоришь чудовищные вещи, Альберт. Получается, рядом с нами – чистый дьявол. Мое сердце отказывается в это верить!

– Он имеет абсолютную власть над нами, как ни банально это звучит. И будет ее иметь, пока жив. Когда он говорит, что у него самая мощная сила воли за все столетия, это не лишено смысла. И при этом, Лени, в голове у него столько всякой всячины и так все перевернуто…

– Он мне как-то сказал, что прочитывает по две книги за ночь.

– Знаешь, как он их читает?

– Я ему ночью странички не переворачивала.

– Сначала лезет в конец, потом в середину, узнает, в чем суть, а потом систематически прорабатывает. У него, Лени, – чудовищно неутомимый, пытливый, могучий, но грубый ум. Он прочесывает исторические эпохи, выдергивает по неведомому принципу разрозненные факты и силой втискивает в свою философию. Гитлер – самый мощный в мире классификатор идей. И при этом – ужасный упрощенец. Ты об этом сама можешь судить, когда он говорит об искусстве. Как тебе его фраза про «тысячелетие варваров»?

– Это про угрозу большевистского нашествия?

– Дорогая моя, стыдно. Мы же с тобой люди искусства, в рейхе вроде не на последнем месте. Нет, это про нас. По его словам, варварство – первооснова всех культур и единственное средство, с помощью которого новая цивилизация может заменить старую. Мы – варвары, но мы омолодим мир! Перехватим огонь из затухающих костров!

– Какой кошмар!

– Еще он сокрушается, что мы исповедуем не ту религию.

– Что значит «не ту»?

– Говорит, что магометанский постулат «Мечем насаждать веру и подчинять ей народы» идеально скроен для германцев. Любит вспоминать битву при Пуатье, где в восьмом веке были остановлены арабы, пытавшиеся проникнуть в Центральную Европу. Не случись этого, по его мнению, мировую империю возглавили бы германцы, принявшие ислам.

– А при чем здесь германцы-то?

– Ну, Лени, все очень просто, – Альберт улыбнулся. – Природа в центре Европы суровая, арабы в силу расовой неполноценности быстро бы повымирали, успев обратить в свою веру германские племена. Ну, еще он иногда задается вопросом, почему бы не перенять религию японцев, где высшее благо – жертва во имя отечества. Все лучше, говорит, чем христианство с его жалкой терпимостью.

– Да, по части идей вы там ушли далеко вперед.

– По поводу восточных территорий есть тоже пара мыслей.

– Ты о чем?

– Автобаны до Крыма. Там будет государственная здравница. Причем идти они должны по горным хребтам, чтобы не заносило снегом. Густая сеть железных дорог с четырехметровой колеей и двухэтажными вагонами. В центральном секторе культивировать болота – засадить все камышом, чтобы создать барьер, который остановит жуткие волны холода в русскую зиму. Засадить обширные пространства крапивой, гамбургские специалисты выяснили, что целлюлоза при ее переработке лучшего качества, нежели у хлопка. Восстановить лесонасаждения на Украине, чтоб эффективно бороться с дождями. Сталина оставить управлять Сибирью, очень уж он его уважает, просто мысленно шлет приветы на расстоянии. Уничтожить Ленинград. Ну, как?

– Бред. Это все его разработки?

– Да.

– Так какого… ты там рядом?

– Я отделяю судьбу Гитлера от судьбы Германии. И несу ответственность за свой народ и свою страну. Если он скажет мне – не дай бог – начать взрывать немецкие плотины и заводы, жечь музеи и дома, я, скорее, пущу ядовитый газ ему в кабинет, чем это сделаю.

– Ты же был все эти годы рядом с ним!

– Я лишь совсем недавно стал осознавать, какую роковую роль он играет в судьбе немецкого народа. Знаешь, Лени, тяжелая штука – упоение властью. В моих руках столько всего было… Я был слишком занят, чтобы смотреть по сторонам. Считал, если мое окружение травит евреев и социал-демократов с масонами, то меня это совсем не касается. Достаточно того, что я не принимаю в этом участия. Но мы ведь все так жили! Получается, что я двенадцать лет был среди убийц и не разу не задумался об этом!

Долго молчали. За окном непрерывно звучали пожарные сирены.

– А кто такой Макиндер? – вдруг спросила Лени.

– Господи, Лени, три часа ночи. Недавно город отбомбили. Может, я уже поеду?

– Пока не расскажешь, не отпущу. Мне нужно это узнать…