Иудаизм, христианство, ислам: Парадигмы взаимовлияния

Что касается политики и государственной деятельности в узком смысле слова, религиозная нетерпимость со стороны сектантских лидеров, не являющихся политическими правителями, вредна потому, что они посягают на власть правительства, которая должна быть верховной. Иногда случается, что из-за своего влияния на людей лидеры сект имеют больший вес в общественных делах, чем высшие государственные чиновники. Это, конечно, противоречит представлению Спинозы о природе верховной политической власти. «Следовательно, чтобы избежать этого зла, ничего нельзя придумать более безопасного для государства, как полагать благочестие и исповедание религии только в делах, то есть только в упражнении в любви и справедливости, а в остальном предоставить каждому свободное суждение» (XVIII, 226 [212]).

Приведённые здесь аргументы убедительны постольку, поскольку направлены против религиозной нетерпимости и преследований, возникающих вследствие пропаганды сектантских лидеров. Эти люди не обладают в государстве высшей властью и стремятся поставить её на службу своим богословско-политическим амбициям, будучи не прочь таким образом узурпировать по крайней мере какую-то часть государственной власти.

Рассматриваемые аргументы не касаются нетерпимости, исходящей непосредственно от высшей политической власти. Какова вероятность такой политики и как к ней относиться? Это, несомненно, критические вопросы, поскольку ответы на них могут «среди прочего» сказаться на проблеме продолжения существования философии и философов.

Спиноза посвятил рассмотрению данной темы последнюю главу Трактата, из чего следует, что он придавал ей первостепенное значение. С некоторым преувеличением можно допустить, что смысл написания всего произведения заключался в том, чтобы подвести нас к этой теме. В данной главе Спиноза повторяет, что из-за высшей власти, которой они облечены, политические правители суть полномочные толкователи законного и благочестивого. Но этот тезис только открывает собой целую цепочку рассуждений, в ходе которых Спиноза заявляет: (а) что политические правители — хотя теоретически они наделены неограниченной властью — не могут полностью отнять свободу слова и свободу учить тому, о чём думаешь, не причинив вреда государству, и не могут подавить свободу мысли; (б) что нельзя пытаться отменить эти свободы, за исключением определённых случаев, потому что это противоречило бы конечной цели государства. Второе утверждение звучит следующим образом:

Цель государства, говорю, не в том, чтобы превращать людей из разумных существ в животных или автоматы, но, напротив, в том, чтобы их душа и тело отправляли свои функции, не подвергаясь опасности, а сами они пользовались свободным разумом и чтобы они не соперничали друг с другом в ненависти, гневе или хитрости и не относились враждебно друг к другу. Следовательно, цель государства в действительности есть свобода (С. 241 [226]).

Ясно, что упомянутая в этом отрывке свобода имеет не только политическую природу. Спиноза подразумевал также свободу, достигнутую человеком благодаря правильному использованию интеллекта[959]. Другими словами, он говорит, что поощрение философии и философский суждений это одна из целей демократического государства. Схожее мнение было высказано Маймонидом о еврейской общине, организованной по законам Торы. Он считал, что эти законы преследуют две цели: благополучие тела и благополучие души (III, 27). Для «немногих избранных» благополучие души подразумевает знание философии.

Эта концепция Маймонида соответствует его идее о том, что Моисей, благодаря посредничеству которого евреи получили Тору, был величайшим философом. Гораздо сложнее найти убедительное объяснение идее Спинозы о том, что у демократического государства, основанного путём заключения общественного договора между людьми, которые не были философами, есть внутренний телеологический принцип, поддерживающий существование философии. Однако если мы не отвергаем приведённый выше текст как некую политическую риторику, можно предположить, что Спиноза рассуждал следующим образом. Рациональный поступок, которому демократические государства обязаны своим возникновением (а именно отказ от поведения, продиктованного суеверными верованиями), непременно создаёт в этих государствах склонность к рациональности, поощряющей точку зрения философов, даже при том, что в большинстве случаев правители философами не являются.