Юдаизм. Сахарна

Счастливая семья, «слаженная», «удавшаяся», — подняла бы все руки, убыстрила бы все ноги.

Всем весело стало бы работать.

А «весело» — великий принцип в экономике.

(19 сентября 1913 г.)

* * *

...без нигилизма — нельзя. Без нигилизма и нигилистов нам все-таки не обойтись. Нигилисты принесли «волюшку», разгул и «хочу». Пьяное «хочу», глупое «хочу», дерзкое «хочу», разбойное «хочу»: но железное «хочу». В этом и дело. Что же такое поэзия и особенно что такое государство без железного «хочу». Глина, разваливающаяся по всем направлениям, и которую топчут и непременно затопчут другие. Грановского, Тургенева, самого Толстого могли затоптать; Толстого сломили «масляные» жидки и наши «приятные во всех отношениях» («дама приятная во всех отношениях» у Гоголя) радикалы. Но, позвольте: Добролюбова не сломят и ни одной пяди из своих «убеждений» (положим, дермённых) он никому не уступит. Никому. Ни даже своему другу Чернышевскому. «Убежден», и шабаш. Это — высокая ценность, в России это несказанная ценность, историческая многозначительность. Это «начало Государства Российского», прообраз «богатырей на страже» (Васнецов). Вот головы у них были мешками (у нигилистов), идеи куриные, сердце и так и сяк, образования никакого: но их VOLO бесценно, золотое, бриллиантовое.

И бросать в сор эту новую черту истории нашей, столь необходимую, без которой решительно мы все погибнем, расплывемся в сиропе «сладких вымыслов» и даже еще хуже — в сиропе слащавых и ложных под конец фраз, — невозможно.

(19 сент. 1913 г.; за корректурой «Возлерусской идеи...»)

Людей, решавшихся проповедовать, что

нужно уважать человека, было не так много. Прежде всего приснопамятный

Кавелин 

— вечная ему память. Потом

Пыпин и Стасюлевич, 

еше

Анненский и Караулов (член Думы), 

потом

Слонимский 

и еще немного. Апостолов 12 найдется, и без Иуды среди них. Измены не было, и никто не обратился в бегство (не было «петуха» и «отречения»).

Все они действовали против злобного правительства, настаивавшего, что

человека уважать не надо, 

а надо тащить в кутузку. Дело собственно шло о пьяном и растерзанном на улице, которого «по Петру Великому» и «по западноевропейским образцам» правительство хотело 1) вытрезвить в участке, по некоторым версиям, — 2) пошарить в карманах, не лежит ли колбасы, и, по случаю скоромного дня, ею воспользоваться. Но я этому не верю. А верю, что оно хотело его 3) отправить домой, правда, — дав тумака в спину. Наоборот, «народники» и вообще «уважавшие человека» говорили, что надо 1) ему самому дать выспаться на улице,

и, когда он пробудится — приняться за обучение его грамоте, 3) дать книжку прочесть о вреде алкоголизма и, 4) отойдя в сторону, — ожидать последствий.

Но мне кажется, «человек на улице» на первое, второе и третье, а пожалуй, и самому правительству ответит:

— не ха-чу. 

Что́ тут делать, публицистика растеривается, а история еще не ответила. Один полицейский, и тоже не без причины в винных парах, находит мужество ответить:

— Ничего, ваше благородие. Не смущайтесь. Во всяком случае как— нибудь найдемся, и дело обойдется.

Храбрый человек. Полицейский у нас всегда самый храбрый и самый надеющийся человек.

(19 сентября 1913 г.)

* * *

Постоянный шелест крыл в душе. Летящих крыл.

(ночью в постели) 21 сентяб. 1913

* * *

Боже Вечный, держи меня всегда за руку. Никогда не выпускай руки моей.

(Разве иногда дай погулять.) (в в..... ) 21 сентября 1913 г.

Обрезанные уже невольно для себя становятся религиозными. А необрезанные только ищут, спотыкаются и редко находят. В большинстве это ex natura qua⁹¹ безрелигиозны.

Вот в чем дело. Это совершается не прямо, а косвенно, не есть, а происходит.

Отсюда такая разница между европейской религиозностью (наука, «богословие») и восточною (поют, «псалмы»).

У обрезанного в душе поется. Необрезанный же, слыша его песнь, удивляется, — не понимает, что это, — и начинает думать, размышлять и изучать

~

(только есть среди европейцев необрезанные, но как бы обрезанные, «духовно-обрезанные», по выражению Ап. Павла. И тогда они тоже религиозны) (я с 21 года).

(на обор, транспаранта) (22 сент. 1913 г.)

* * * 

Я не «блудный сын» Божий. Во мне нет буйства, и никогда я не хочу пойти «на сторону» и «далече». Этого нет.

Я люблю Его и покорен Ему. И тогда счастлив, и тем более счастлив, чем покорнее. Тогда радостно. В покорности Богу вообще величайшая радость, доступная на Земле.