Флавий писал, что «фарисеи ведут строгий образ жизни и отказываются от всяких удовольствий. Они следуют всему, что разум признает за благо, считая разум лучшим охранителем во всех желаниях. Они известны своим почтительным отношением к престарелым людям и не осмеливаются противоречить их воле. По мнению фарисеев, все, что происходит, совершается под влиянием судьбы. Впрочем, они не лишают человека свободы его воли, но признают, что по предначертанию Божию происходит смешение воли Господа с желанием самого человека, а именно – идти ли ему по пути добра или зла» (Флавий, Иуд. древн., XVIII, 1, 3). Таким образом, взгляды фарисеев на предопределение были где-то посередине между представлениями саддукеев, вообще не признававших провидения и веривших в свободу выбора, и воззрениями другой группы – ессеев, убежденных в том, что абсолютно все предопределено изначально. Пожалуй, лучше всего позицию фарисеев на этот счет выразил известный рабби Акива, живший в конце I – начале II в.: «Все предвидено, но право дано» (Авот, 3,6).
Флавий подчеркивал, что «фарисеи верят в бессмертие души и что за гробом людей ожидает суд: награда за добродетель или возмездие за преступления при жизни; грешники подвергаются вечному заключению, а добродетельные люди имеют возможность вновь воскреснуть» (Флавий, Иуд. древн., XVIII, 1, 3). В своей книге «Иудейская война» Флавий уточнил взгляды фарисеев на души в том плане, что они «все бессмертны; но только души добрых переселяются после их смерти в другие тела, а души злых обречены на вечные муки» (Флавий, Иуд. война, II, 8, 14). Примечательно, что фарисеи верили также в существование ангелов и демонов как добрых и злых существ, имевших нематериальную природу.
Фарисеи относились неодобрительно к централизации всего богослужения исключительно в Иерусалимском Храме. Они считали, что Богу можно и нужно молиться везде, а не только в Храме. Неудивительно, что именно фарисеям принадлежит идея изобретения синагоги – местного молитвенного дома. Как известно, еще со времен Первого Храма главными инициаторами того, чтобы вся религиозная служба происходила только в Иерусалиме, были аарониды. Эта священническая каста под предлогом борьбы с идолопоклонством стремилась поставить под свой контроль все богослужение в стране, чтобы доходы от совершения религиозных ритуалов и жертвоприношений стекались исключительно к ним. Концентрация богослужения в Храме доставляла массу неудобств населению, особенно отдаленных областей, и оставила без работы и куска хлеба местных священнослужителей – левитов. Учитывая, что священники Иерусалимского Храма (саддукеи) происходили, как правило, из ааронидов, а многие фарисеи – из левитов, можно заключить, что разногласия между этими религиозными течениями имели давние и глубокие корни.
Фарисеи были безусловными сторонниками прозелитизма, то есть распространения иудаизма среди неевреев. Эта проблема была очень актуальна в I веке до н. э., когда Хасмонейская Иудея быстро восстанавливала прежние границы древнееврейских царств – Израиля и Иудеи – и под ее власть подпадали родственные евреям народы, остававшиеся еще язычниками. Позднее, в I веке нашей эры, когда Иудея стала провинцией Римской империи, иудейский монотеизм привлекал к себе многих эллинов и римлян, преимущественно из образованных слоев населения. Активный прозелитизм фарисеев привел, например, к иудаизации идумеев (эдомитян) и к полному слиянию этого народа с евреями. Вообще ранний фарисейский иудаизм был широко открыт для других народов, и переход в него происходил несравненно проще и быстрее, чем в современный иудаизм.
В конце I века до н. э. фарисеи разделились на сторонников школы Гиллеля и школы Шамая – двух выдающихся законоучителей, которые одно время были сопредседателями верховного религиозного суда – Синедриона. Обе эти религиозно-философские школы различались между собой в методах толкования Письменной Торы. Гиллель толковал ее значительно мягче и либеральнее, чем Шамай. Последний же не допускал никаких облегчений в исполнении законов Письменной Торы и запрещал многое из того, что разрешал Гиллель. Шамай отличался буквальным пониманием Письменного Закона и соблюдение его правил и обрядов ставил превыше всего. В этом плане он сближался с саддукеями, которые тоже требовали буквального соблюдения Письменной Торы. Если Гиллель был известен своим духом терпимости и любви к людям, то Шамай проявлял в обращении с людьми суровость и резкость. Различие в подходе этих двух фарисейских школ к Торе часто иллюстрируют на примере язычника, который просил сообщить ему суть еврейского учения как можно короче и проще, пока он стоит на одной ноге. Шамай, услышав эту просьбу иноверца, с возмущением выгнал его. Гиллель же охотно согласился и сказал: «Не делай другому того, чего не желаешь себе. Все остальное – комментарии». С тех пор эта фраза стала выражением нравственной сущности иудаизма вообще, а школа Гиллеля оказала большое влияние на составление Талмуда.