Иудейская война

Веспасиан выслал против них Тита с тысячей всадников, сам же, отведя Десятый легион в Скифополь, возвратился в Кесарию вместе с двумя остальными легионами. Он намеревался дать воинам передышку после тяжелых боев, рассчитывая, что отдых и хорошее питание восстановят в них силы души и тела накануне грядущих сражений. Ведь он знал, что у Иерусалима — царского города и столицы всего народа — его ожидает нелегкая задача: беженцы стекались сюда отовсюду, да и естественная неприступность города и мощь его стен вызывали в Веспасиане немалую тревогу; кроме того, он понимал, что даже без всяких стен нелегко будет справиться с гордыней и дерзостью защитников города. Потому он заставлял своих людей упражняться, словно атлетов перед состязанием.

2. Подъехав к Гуш-Халаву, Тит увидел, что город нетрудно будет взять приступом. Однако он хорошо понимал, что в таком случае все население будет вырезано его людьми, он же был уже по горло сыт кровопролитием и скорбел о том, что непричастное к мятежу большинство должно будет разделить участь виновных. По этой причине он предпочитал, чтобы город сдался по обоюдному соглашению. На стене толпилось множество людей, в большинстве своем — члены преступной шайки. «Что именно, — спросил их Тит, — заставляет вас быть столь уверенными в себе, если в то время, как все остальные города уже пали, вы единственные противостоите римскому оружию? Ведь вы видели, что гораздо более сильные города взяты с первого приступа, тогда как все, кто пришел к соглашению с нами, в безопасности наслаждаются своим имуществом. И те же самые условия я сегодня предлагаю вам, совершенно прощая вам вашу самонадеянность. Стремление к свободе вполне простительно, если только оно не оборачивается слепым упорством в безвыходных обстоятельствах. Если же вы отвергнете мои человеколюбивые предложения и откажетесь войти в соглашение, вам придется испытать на себе беспощадность римского оружия и узнать, что для римских орудий ваша стена — та самая, полагаясь на которую вы, единственные из галилеян, доказываете, что бывают самонадеянные пленники, — стена эта не более чем игрушка».

3. Однако жители города не только не были в состоянии ответить на предложения, но даже не могли подняться на стену: вся она была уже занята разбойниками, а на воротах стояли часовые, следившие, чтобы никто не попытался принять предложенный мир или же впустить кого-либо из всадников в город. Титу отвечал сам Йоханан, сказавший, что он с радостью принимает все и убеждением или силой заставит несогласных подчиниться. Однако (так он сказал) из уважения к еврейскому закону Тит должен дать им этот день (ибо как раз была суббота), в который евреям запрещается как браться за оружие, так и заключать мир: ведь даже римлянам известно, что с наступлением седьмого дня евреи не принимаются ни за какую работу, а если они нарушают этот закон, то тот, кто принудил их к этому, считается не меньшим нечестивцем, чем они сами. «Отсрочка, — продолжал он, — не причинит вам никакого вреда, ибо что, кроме бегства, можем мы предпринять в течение одной ночи? Бегство же невозможно, ибо вы стоите лагерем вокруг города и охраняете все выходы. Для нас же чрезвычайно важно не нарушать ни одного отеческого обычая, и тому, кто дарит нам столь неожиданный мир, подобает почитать законы тех, чьи жизни он пощадил».

Этими доводами Йоханану, который беспокоился не столько о субботе, сколько о собственном спасении, удалось перехитрить Тита; на самом же деле он боялся, что сразу же после взятия города сам он будет схвачен, и возлагал все свои надежды на ночь и бегство. Нет сомнения, что Бог хранил Йоханана затем, чтобы тот послужил орудием гибели Иерусалима, и потому сделал так, чтобы Тит не только принял его предлог и согласился на отсрочку, но и разбил свой лагерь подальше от города, в Кедеше (это хорошо укрепленная деревня тирийцев, которые всегда вели с галилеянами непримиримую борьбу; однако многочисленность жителей и сила укреплений деревни позволяли ей держаться во враждебном окружении).