Иудейская война

2. Этими разговорами он завлек в свои сети большинство молодежи, возбудив в них жажду войны, однако среди здравомыслящих граждан старшего возраста не было никого, кто бы не предвидел надвигающегося несчастья и не оплакивал бы город, как если бы он уже погиб. Таково было смятение народа в Иерусалиме, однако остальная страна разрывалась в раздорах еще до того, как междоусобица подняла голову в столице. В это время Тит отошел от Гуш-Халава и прибыл в Кесарию, а Веспасиан выступил из Кесарии на Явне и Ашдод; покорив эти города и поставив в них гарнизоны, он возвратился с множеством евреев, добровольно сдавшихся в плен.

В каждом городе зрели беспорядки и гражданская война. Как только римляне дали евреям передышку, те тут же обратились друг против друга. Повсюду свирепствовал жестокий раздор между сторонниками войны и защитниками мира. Прежде всего борьба между приверженцами различных партий нарушила взаимное согласие внутри каждого дома, затем разорвались все узы, связывавшие до того близких людей, каждый прилепился к собственным единомышленникам, и весь народ разбился на два враждебных лагеря. Междоусобица господствовала повсюду, и смутьяны и горячие головы благодаря молодости и безрассудству сумели одержать верх над благоразумием старших. Они начали с разграбления собственных городов, а затем объединились в отряды и распространили свой разбой по всей стране, так что для соотечественников были ничем не лучше римлян и многие предпочли бы римский плен их жестокостям и разбою.

3. Гарнизоны же городов как из желания избежать неприятностей, так и из недоброжелательства к евреям не предпринимали ничего или почти ничего для защиты тех, кто подвергался нападениям.

Когда же наконец главари разбойничьих шаек насытились разграблением страны, они сошлись вместе и, образовав единое войско негодяев, стали просачиваться в Иерусалим, неся гибель и разрушение городу. Город не имел военного руководства, и по старинному обычаю каждый еврей мог войти в него без всякой предварительной проверки; в существующих же обстоятельствах все полагали, что желающие присоединиться к ним руководствуются благими побуждениями и приходят как союзники. И именно это, наряду с междоусобицей, впоследствии окончательно погубило город; ведь бесполезная и праздная толпа потребляла припасы, которых должно было хватить для пропитания бойцов, так что в придачу к войне они навлекли на себя еще и междоусобицу и голод.

4. В город влились еще и другие разбойники со всей страны, которые, объединившись с головорезами внутри стен, предались всевозможным преступлениям. Они не ограничивали своего беспутства воровством и грабежами, но дошли до смертоубийства — и не среди ночи, не тайно и не против случайных людей, но открыто и среди бела дня стали убивать самых видных граждан. Сначала они захватили и поместили в заключение Антипу, члена царской семьи и одного из наиболее влиятельных людей в городе, которому была доверена городская казна. За ним последовали Леви, один из первых граждан города, и Цофа, сын Реуэля, оба царской крови, а за ними и другие, пользовавшиеся влиянием в стране. Несказанное смятение охватило народ, и, как если бы город был застигнут войной, каждый не думал ни о чем другом, кроме как о собственном спасении.

5. Однако разбойники не удовлетворились лишь тем, что схватили этих людей: они считали небезопасным содержать длительное время в заключении столь влиятельных лиц, поскольку число их домашних было достаточно велико, чтобы предпринять попытку к освобождению, а беззаконное поведение разбойников в скором времени могло подвигнуть весь народ подняться на восстание. Поэтому они решили умертвить заключенных, избрав орудием самого кровожадного убийцу из своей среды, некоего Йоханана, прозванного «сыном газели» на языке местных жителей. Он и еще десять человек вошли в тюрьму с мечами в руках и закололи всех заключенных. Для оправдания чудовищного преступления они прибегли к лживому объяснению: убитые якобы вели с римлянами переговоры о сдаче Иерусалима и потому были преданы смерти как предатели общей для всех цели — свободы. Короче говоря, они похвалялись преступлениями, как если бы были благодетелями и спасителями города.