Иудейская война

Раз уж я упомянул о римлянах, не скрою от вас того, что посреди речи заставило меня обратить мысли в этом направлении. Даже если мы и попадем в их руки (хотя я и не думаю, что это случится), нам не придется терпеть обращения хуже того, которому нас подвергают эти люди. Неужто что-либо может уязвить нас более, нежели вид приношений, возлагаемых в Храме теми, кто снял их как добычу с убитых соотечественников, кто предал смерти всю знать столицы, умертвив мужей, которых не тронули бы даже римляне в час победы? Римляне никогда не преступали запретного для непосвященных предела, никогда не попирали ни одного из наших священных обрядов, с почтением взирая издали на стены святилища, тогда как люди, рожденные в этой стране, воспитанные в наших обычаях и называющие себя евреями, расхаживают посреди святыни, когда на руках их еще не остыла кровь соплеменников! И перед лицом всего этого неужто кто-либо может еще страшиться войны с чужеземцами, врагом гораздо более умеренным, нежели наши собственные соотечественники? Что ж, если приходится называть вещи своими именами, то, пожалуй, именно в римлянах можно найти защиту нашим законам, тогда как истинные их враги находятся здесь, в городе!

Однако, я думаю, вы собрались сюда уже убежденные в том, что эти заговорщики против нашей свободы являются подлинными чудовищами и что не существует такого наказания, которое бы равнялось всему содеянному ими, и еще до того, как я произнес эту мою речь, вы пылали на них гневом за все то, что они заставили вас претерпеть. Возможно, большинство из вас устрашено их численностью и дерзостью, равно как и преимуществом их расположения. Но все это — следствие вашего небрежения, и все время, пока вы мешкаете, положение будет еще более ухудшаться. В самом деле — их численность возрастает день ото дня, поскольку всякий подонок по своей природе стремится к себе подобным; их дерзость, не встречавшая до сих пор никакого противодействия, воспламеняется еще более; и конечно же, они извлекут выгоду из своего господствующего положения и укрепятся еще более, ежели мы дадим им на это время. Но можете быть уверены, что, если мы начнем против них наступление, они будут побеждены своей собственной нечистой совестью и разум сведет на нет их преимущество в расположении. Может быть, оскорбленный ими Бог обратит их снаряды против них самих, и нечестивцы погибнут от своего же оружия. Им довольно будет только увидеть нас, и с ними будет покончено! И даже если это и сопряжено с некоторой опасностью, что может быть прекраснее, чем смерть перед священными вратами и принесение своей жизни в жертву — пусть не за детей и жен, но за Бога и Его Храм. Я поведу вас за собой своей мыслью и своей десницей, не упущу ничего, что может послужить вашей безопасности, и не пощажу ни капли из телесной силы, находящейся в моем распоряжении».

11. Этой речью Ханан поднял народ против зелотов. Он хорошо понимал, однако, что с ними — многочисленными, молодыми, бесстрашными, имеющими на своей совести такие преступления — справиться будет нелегко: ведь, не имея надежды на прощение, они непременно должны держаться до конца. Тем не менее он предпочитал вынести все что угодно, нежели оставить город в нынешнем ужасном положении. Народ со своей стороны требовал, чтобы он повел их против тех, кого обвинил, и каждый горел желанием сражаться в первых рядах.

12. Но пока Ханан записывал и выстраивал годных для сражения горожан, зелотам уже стало известно, что затевается в городе (ведь на собрании присутствовали осведомители, сообщавшие зелотам обо всем, что происходит). В ярости они все до одного бросились из Храма в город, разбившись на отряды, и предавали смерти всякого, кто встречался на их пути. Ханан быстро собрал войско горожан, численностью превосходившее зелотов, но значительно уступавшее им в вооружении и обученности. Воодушевление, однако, дополняло недостатки обеих сторон. И в самом деле, те, кто пришел из города, были вооружены яростью гораздо более сильной, чем само оружие, а те, кто пришел из Храма, — дерзостью, с которой не могла соперничать никакая численность; первые были убеждены, что, если не очистить город от разбойников, жить в нем более нельзя; зелоты же знали, что, если они не одержат победы, нет такого наказания, которому они не будут подвергнуты. Так, руководствуясь каждая своими страстями, обе стороны вступили в бой. Сначала они забрасывали друг друга камнями на улицах и перед Храмом и метали копья с большого расстояния; когда же одна из сторон отступала, победители пускали в ход мечи. Было много убитых с обеих сторон, число же раненых не поддавалось счету. Пострадавшие горожане доставлялись родственниками домой, раненые же зелоты поднимались в Храм, обагряя своей кровью священную землю. В самом деле, можно сказать, что одна только их кровь осквернила святилище!