Юго-запад

Бухалов хохотнул:

— Стишочки, как я понимаю, пописывает, талант-самородок!

— А чего ты ржешь? — оглянулся Авдошин. — Пусть пишет. Ты вот, может, и рад бы написать, да котелок не соответствует. — Он похлопал Рафаэля по плечу. — Трудись, трудись, гвардия! И Бухалова обязательно опиши, какой он трепло.,.

Нежные и грустные звуки скрипки раздались вдруг в темном, самом дальнем от двери углу. «Быков», — догадался Авдошин.

— Настраиваешь? — спросил кто-то.

— Надо после марша, — ответил Быков,

— Ты сыграл бы чего-нибудь.

— Минуточку!..

Опять, сначала басовито, потом печально-певуче запела струна.

— Давай, Юрочка, сыграй, — разглядывая в осколок зеркала порезанную скулу, сказал Варфоломеев. — А то я сейчас вместо скрипки завою. Ф-фу!.. Ну и бритва у тебя, Бухалов! Пока побреешься, кровью изойдешь!

— Уметь надо! — огрызнулся тот. — Нечего на бритву кивать, если руки кривые. Бритва высший класс, экстра! Еще мой дед в первую мировую войну брился...

Быков начал играть неожиданно и так, словно играл для себя, только для себя. Никому не знакомая мелодия была торжественной и грустной. Неторопливо лилась она из-под смычка, и ею, казалось, был напоен весь воздух избы — тяжелый, прокуренный едкой махрой. Голоса притихли. Положив руки на раскрытую тетрадку, молча и мечтательно глядел на огонь лампы своими желтыми кошачьими глазами Рафаэль. Варфоломеев перестал бриться. Смолк что-то бурчавший себе под нос Бухалов. Гуще и синей стали слоистые, неподвижно застывшие под темным потолком клочья махорочного дыма.

— Н-да! — восхищенно сказал Авдошин, когда Быков перестал играть. — Ну, гвардия, молодец! Честно! Ты самоучка или как?

— Со второго курса консерватории.

— Значит, у Чайковского учился?

— Да. В Московской, имени Чайковского.

— И чего ж, в военкомате тебе не могли бронь дать?

— Я сам в армию ушел. — Быков бережно положил скрипку в футляр. — Сначала в ополчение. В сорок первом. А потом — как все.

— И, значит, каждый день тренируешься.

— Если есть возможность. Для рук необходимо.

— Так, так. — Авдошин достал свой кисет. — Тебе бы, гвардия, в корпусной клуб — там оркестр у них.

— Не от меня зависит. Сам проситься не буду.

— Ладно. Я с полковником Дружининым при случае поговорю, — с небрежной солидностью сказал Авдошин, прикуривая от лампы. — Он мужик правильный! Попрошу, чтоб тебя послушал.

— А это кто такой?

— Начальник политотдела корпуса. Ты ж для ихнего оркестра целый клад. —Авдошин взглянул на часы. —Ого! Отбой, гвардия. Всем спать! Завтра нашему взводу в наряд.

... Никто, кроме часовых и патрулей, не видел, как именно в это время со стороны штаба бригады в штаб батальона на полном газу пролетел без света дежурный мотоциклист с пустой коляской. А через пять минут он проехал обратно, уже с пассажиром. В коляске, сонный, срочно поднятый с постели, покачивался командир первого мотострелкового батальона гвардии капитан Бельский.

Старшего лейтенанта, нового командира танкового взвода, звали Владимиром Ленским. «Не хватает еще Евгения Онегина! » — подумал Виктор, разглядывая его с ног до головы, чистенького и приглаженного. Поняв, что его сейчас оценивают по всем статьям, Ленский кротко улыбнулся и спросил:

— Ну и как, устраиваю?

— Поглядим. — Виктор вдруг вспомнил, как встретил его Гоциридзе, и в упор посмотрел на командира взвода. — Сколько машин угробил?

— Немецких?

— Своих.

— Одну. Американочку, «Шермана», «М-4 — А-2». Слышали о такой системе?

— Слыхал.

— Вспыхнула, как спичка. В январе под Эстергомом. Еле успел выскочить. Отделался легким испугом и месяцем армейского госпиталя. Из танкового резерва — к вам.

Многословие Ленского показалось Мазникову умышленно подчеркнутым и несколько издевательским. Но это, пожалуй, была естественная реакция на взятый им самим тон.

— Хорошо, — сухо сказал он. — Принимайте взвод. Немедленно! Сейчас людям дать отдых. В двадцать четыре ноль-ноль быть готовым к маршу. И по-дружески хочу вам сказать, у нас в полку любят веселых людей, но очень не любят... трепачей.

— Кого-кого? Повторите, пожалуйста.

— Трепачей.

— Благодарю. — Ленский чуть склонил голову и сразу же выпрямился. — Видно, и вежливость в вашем полку тоже считается недостатком?

Мазников неожиданно для себя засмеялся:

— Ладно, ладно! Один-ноль в вашу пользу.

Они вышли и свернули в голый, продутый ветрами реденький сад. Здесь стояли танки роты, и экипажи возились около машин. До обеда оставалось каких-нибудь полчаса, и люди больше болтали и покуривали, чем занимались делом. Виктор представил Ленскому старшину, который временно командовал бывшим овчаровским взводом, предложил им закончить все формальности побыстрей, потому что в восемнадцать ноль-ноль он должен был докладывать Рудакову о готовности роты к маршу. Пожелал обоим успеха и пошел к себе.

Ночью его рота, назначенная в головную походную заставу полка, тяжело прогрохотала по юго-западной окраине Херцегфальвы. Машины шли не включая света. Черное беззвездное небо висело низко над землей, иногда моросило. Луна уже пошла на убыль и сейчас на востоке, над самым горизонтом, багрово просвечивала сквозь разрывы в тучах.