Позади Авдошина, по узкой тропке, которая в конце оврага переходила в поспешно вырытый, неглубокий ход сообщения, посапывая, шел Рафаэль. Следом, изредка пригибаясь, когда над головой свистела мина, падавшая позади на шоссе, молча шагал Быков, теперь — помкомвзвода, с вещмешком и футляром со скрипкой. Авдошин как-то посоветовал ему сдать скрипку на хранение Никандрову, по Быков только улыбнулся и молча покачал головой.
Вышли к крайним домикам Обер-Лаа. Авдошин приказал рассредоточиться и по отделениям выдвигаться па берег Лизингбаха. Когда перебегали улицу, метрах в тридцати от него и от Быкова шлепнулась мина. Вспышка разрыва, мгновенная, как блеск молнии, вырвала из тьмы низенькие, кое-где разбитые домики с закрытыми ставнями, фигурки бегущих через улицу солдат, словно застывших в этот миг на месте, обломки сгоревшего грузовика, приткнувшегося бортом к телефонному столбу. Авдошин и Быков наискось бросились к ближайшему зданию и почти одновременно плюхнулись на твердую землю около фундамента.
— Не уследишь, как накроет, — усмехнулся командир взвода, облизывая пересохшие губы. — Хуже всего, когда ночью обстреливает. Терпеть не могу!..
— И днем не слаще! — Быков рукавом вытер вспотевший лоб. — Опять!..
Вверху, в черноте неба, снова засвистело, и на середине улицы, там, где их застал предыдущий разрыв, полыхнуло яркое веерообразное пламя. Кто-то тяжело протопал мимо и упал в пяти шагах, перебирая всевозможные ругательства.
— Бухалов? — спросил Авдошин.
— Я, товарищ гвардии младший...
Разорвалась еще одна мина, теперь совсем близко, за углом дома, возле которого они лежали. Потянуло сладковатокислым дымком. Рассыпая розовые пули резко метнувшейся с фланга на фланг пологой дуги, с противоположной стороны речушки длинной испуганной очередью залился немецкий пулемет.
— Пошли, — сказал Авдошин, поднимаясь.
Все трое, один за другим, пригибаясь почти к самой земле, миновали реденький, чисто убранный садик и на его краю, возле поваленной ограды, спрыгнули в глубокий ход сообщения.
— Что за народ? негромко спросил кто-то из темноты.
— Свои! Первая.
— Ясно! Залазь, места хватит. Курить что-нибудь есть?
— Найдем!.. Э! — спохватился Авдошин. —А где Рафаэль?
— Здесь я!..
Рафаэль, шатаясь, вывалился из-за поворота траншеи. Свет взлетевшей над речкой ракеты скользнул по его веснушчатому лицу, по огненным, выбившимся из-под пилотки волосам. Лихой авдошинский адъютант и порученец глядел вяло и виновато, его всегда розовые под рыжим пушком щеки были сейчас серо-желтыми.
— Ты чего скис?
— Руку... осколком... Пустяк, а кровь хлещет,
— Пакет есть?
— Есть. В правом кармане. В штанах.
Авдошин достал у него из кармана индивидуальный перевязочный пакет, перевязал рану.
— Обратно идти не испугаешься?
— Нет.
— Тогда давай!
— К гвардии лейтенанту Махоркину?
— В санчасть!
Рафаэль ухмыльнулся:
— Вы надо мной шутите, товарищ гвардии младший лейтенант?,
— Какие, гвардия, шутки?
— Н-нет, в санчасть я не пойду! —твердо сказал Рафаэль. — Царапина!.. Это я крови испугался.
— Да пусть останется, — откуда-то со дна траншеи донесся голос Бухалова, беззлобный, но с ехидцей. — Он, видать, хочет, чтоб его в газете описали. Героический поступок совершил гвардии красноармеец Рафаэль Ласточкин, Осколок вражеской мины...
— Отставить трепотню! —обернулся Авдошин, потом легонько хлопнул Рафаэля по плечу. — Ладно, оставайся. Приказывать не могу, сам такой.
Немцы не переставали обстреливать Обер-Лаа и освещать подступы к нему. Отражаясь в спокойной черной воде Лизингбаха, ракеты неохотно взлетали вверх, падали на этом берегу и, догорая, густо, багрово дымились. По всему городку часто рвались мины, гуще и тяжелей стали разрывы в тылу. Противнику отвечала корпусная артиллерия и бригадный артдив.
Авдошин разговорился с командиром взвода из батальона, в окопах которого они ждали приказа на наступление. Кое-как закурили, прикрывшись полами шинелей. Ветерок потянул вдоль траншеи теплый махорочный дым.
Быков вздохнул:
— Вена!.. Штраус! Моцарт! Гайдн! Великий Паганини!.. Город музыки и оперетты!.. Я мечтал побывать в Вене. Посмотреть. Оперный театр. Венский лес...
— Через пару деньков вместе посмотрим, — пообещал Авдошин. — Пустяки осталось, каких-нибудь пять километров, самое большее.
— Сначала ее надо взять, — голос Быкова прозвучал грустно. — А на этих пяти километрах можно пятьсот раз...
— Это конечно. И сейчас можно, вот тут, в траншее. — Авдошин, воспользовавшись тем, что немецкая осветительная ракета пролетела совсем близко, посмотрел на часы. — Через семь минут артналет...
Над тыловой траншеей, на фоне чуть посветлевшего неба, появился на секунду и исчез чей-то силуэт.
— Авдошин!
— Я!
В окоп, пригнувшись, протиснулся Махоркин:
— Где вы тут?
— Здесь!
— Ага, вижу. — Командир роты, не разгибаясь, подошел ближе. — Народ на местах?
— Как положено!
— Проходы для танков?..
— Готовы проходы, — пробасил кто-то. — Со вчерашнего вечера готовы. И сигналить люди поставлены, с фонариками...
— Добре. Подниматься по красной ракете.