Юго-запад

Ужинать Виктор не пошел — решил сразу же разыскать «свою» первую роту. Связной из штаба полка привел его в длинный сарай на соседней улице. Здесь было дымно и жарко. У колченогого стола, близко пододвинув к себе лампу из стреляной гильзы, сидел лейтенант-танкист и что-то читал, иногда пошевеливая губами. Человека три, прямо в комбинезонах, но без сапог, накрывшись шинелями, спали на разбросанных по полу перинах. Неподалеку от двери уютно и весело потрескивала железная танковая печка.

— Первая? — спросил Виктор с порога.

— Первая.

— Значит, порядок! — он подошел ближе и протянул лейтенанту руку.— Мазников, командир роты.

— Тогда точно — порядок!

— А вы — Снегирь?

— Он самый, товарищ гвардии капитан!

Снегирь был веселым и разговорчивым. За десять минут он успел выложить Мазникову все свои заботы. Перелистывая тетрадку, перебирая какие-то квитанции, накладные, списки, Снегирь долго говорил о ротном хозяйстве, свалившемся на его голову, и по всему было видно, что он очень рад прибывшей наконец замене.

Но Мазникову от всего этого стало скучно. Неяркий свет и душная теплынь разморили его. Виновато улыбнувшись, он не выдержал и положил руку на плечо Снегирю:

— Давайте мы это дело отложим до утра, а? Я бы где-нибудь сейчас прилег. Намотался, пока сюда дополз.

Сбросив шинель, ушанку и ремень, он разулся и лег туда, где на полу среди матрацев и перин было свободное место.

Часам к десяти (Виктор случайно проснулся в это время) в сарае уже было полно народу. Пришли откуда-то офицеры, собирались экипажи. Дверь часто открывалась и закрывалась, и по полу тянуло морозным холодком. Со стороны передовой доносился тяжелый, почти непрерывный гул.

Один из вошедших, его называли Овчаровым, хрипло сказал:

— Ну, на Дунае началось... Слышите?

— Костя Казачков приедет, расскажет.

— Он разве там?

— Там. Час назад поехал с Гоциридзе.

— А зачем?

— На экскурсию.

— Я серьезно.

— Думаю — уточнить маршрут. Зимовать же мы тут не будем.

— Это точно, зимовать не будем...

Потом кто-то предложил завести патефон. Зашипела притупившаяся иголка, и песня сразу, широкая, грустная, как воспоминание, заполнила собой все. Казалось, раздвинулись стены сарая и сюда, в затемненную, затерявшуюся среди снегом маленькую мадьярскую деревушку, ночные ветры принесли с далеких русских равнин едва ощутимый запах лугов, прохладу, плывущую с реки, горький аромат полевых цветов.

Вечерний звон, вечерний звон —
Как много дум наводит он...

Когда песня кончилась, кто-то простуженным, осипшим голосом попросил;

— Поставь ещё раз.

— Да нехай лучче лейтенант споет!

— Точно!

— Спой, Снегирек!..

Патефон захлопнули. Снегирь полез под стол и, улыбаясь, достал оттуда аккордеон в исцарапанном, обглоданном на углах футляре, с ним, как после узнал Мазников, он пришел в полк еще во время боев под Запорожьем, с ним собирался возвращаться домой, в «ридну» свою Полтаву.

Прижавшись щекой к сверкающему корпусу аккордеона, Снегирь несколько секунд сидел неподвижно, СЛОВНО вслушиваясь в еще не рожденные им звуки. Но вдруг его правая рука скользнула по клавишам, и в тусклом дымном свете вспыхнули алые меха.

Я знаю, что ты меня ждешь,
И письмам по-прежнему веришь,
И чувства свои сбережешь,
И встреч никому не доверишь...

Лейтенант пел, закрыв глаза и тихо покачиваясь в такт мелодии. У него был хороший, не очень сильный тенор, мягкий, теплый и ласковый.

Война отгремит и пройдет,
Останется смерть без работы.
Кто честно сражался — придет,
Овеянный нежной заботой.

Проигрывая между куплетами, Снегирь чуть приоткрывал глаза. Они были сейчас влажными и счастливо-грустными. Золотисто-кудрявые волосы его свисали на лоб — он откидывал их почти незаметным взмахом головы.

С мешком вещевым на плечах,
В шинели, осколком пробитой,
Придет он и встанет в дверях,
Желанный и не позабытый.
Свои боевые ремни
Он бережно снимет и скажет:
— Забудем прошедшие дни,—
И шапку-ушанку развяжет...

Эту песню он сам привез в полк. Кто написал слова и сочинил музыку, ему не было известно. Он помнил только, что впервые услышал ее от капитана-летчика в полевом госпитале.

Поздно ночью «оттуда», с Дуная, приехал командир штабного танка старший лейтенант Казачков, возивший в своей машине полковника Гоциридзе. Он вошел, весь облепленный снегом, снял и положил на табуретку возле печки перчатки и шлем:

— Привет!

— Благополучно? — спросил кто-то,,

— Порядок в танковых войсках!

— Как погодка?

— Опять повалило. Едешь, и ни черта не видно.

— Чуркин! Ужин старшему лейтенанту принес? — поглядел в угол, где спали танкисты, Снегирь.

— Принес,— отозвался один из лежавших на полу.— Айн момент!..