Югославия в XX веке. Очерки политической истории

Практиковавшиеся репрессивные меры имели довольно широкую градацию: смертная казнь, тюремное заключение либо принудительные работы на те или иные сроки, поражение в гражданских правах, конфискация собственности, выселение, увольнение с государственной службы и – для интеллигенции и чиновничества – запрет на профессиональную деятельность. По мере того, как в ходе освобождения югославской территории от германских войск новая власть в течение осени 1944 – весны 1945 г. распространяла свой контроль последовательно, один за другим, на тот или иной регион Югославии, почти в каждом из них на первых порах проводилось какое-то, нередко весьма значительное количество бессудных, тайных казней. Частично такая практика продолжалась и позже, но в основном репрессии вслед за первой волной стали вводиться в русло действовавшего официально судопроизводства.

Важную роль играли военные суды, чьи приговоры были наиболее суровыми. Помимо них, с ноября 1944 г. в Сербии, а затем и в других частях страны по мере утверждения там нового режима стали создаваться специальные суды по делам лиц, которым инкриминировались «преступления против национальной чести». Через них проходила значительная часть обвиненных в коллаборационизме. В «судах национальной чести» отсутствовала обычная судебная процедура, в том числе право на профессиональную юридическую защиту; они формировались властью из ее приверженцев, в основном не имевших никаких юридических знаний. Приговор, выносившийся ускоренным образом «от имени народа», обжалованию не подлежал и вступал в силу немедленно. В большинстве регионов эта система просуществовала до середины 1945 г., когда была упразднена. В Хорватии и Словении, где новая власть окончательно утвердилась лишь при завершении войны, а соответственно, «суды национальной чести» стали действовать только с поздней весны – начала лета 1945 г., они функционировали дольше.

Затем в дело вступила созданная уже к тому времени система обычных судов. В них внешне соблюдались юридические процедуры, но о судебной независимости не было и речи, и они выполняли ту же роль карательного инструмента в отношении любых политических оппонентов власти. Впрочем, значительное число тех, кого власть считала нужным репрессировать как своих реальных, потенциальных, а то и мнимых политических противников, подчас содержалось подолгу в заключении без судебных решений¹¹.

Не имея до сих пор необходимых источников, историография пока не располагает более или менее точными документальными данными об общих размерах репрессий. Тем более не располагает она фактическими данными о том, какая доля преследований была вызвана действительным коллаборационизмом тех, кому он инкриминировался, а какая доля была обусловлена в основном или даже исключительно стремлением новой власти устранить своих политических оппонентов, подавить и устрашить несогласных, упрочить собственные позиции. Однако те сведения, которые известны, дают основание для распространения в современной историографии оценок, что речь шла, по меньшей мере, о десятках тысяч репрессированных, если ни о существенно большем числе, и что в чрезвычайно значительной части это вызывалось преимущественно второй из названных выше причин.

Из того документального материала, все еще во многих случаях весьма неполного, фрагментарного, к которому историки смогли получить доступ во многом лишь в пост-коммунистический/постюгославский период, следует, что использование силового подавления и разного рода репрессивных мер играло, несомненно, огромную роль в утверждении и последующем удержании фактической власти КПЮ. Однако историческая документация свидетельствует и о том, что это был отнюдь не единственный фактор успехов компартии, достаточной прочности ее позиций, способности быть правящей и реализовать свои политические цели. Не менее важным фактором являлось то, что КПЮ опиралась на поддержку весьма широких масс, которых она увлекала за собой, довольно умело организовывала, направляла их энергию в нужное ей русло.

Хотя, как уже говорилось в начале этой главы, историография не располагает прямыми конкретными данными, чтобы определить, в какой именно численной пропорции соотносились друг с другом та часть населения, которая поддерживала новый режим, та часть, которая относилась к нему враждебно, и та часть, которая так или иначе колебалась между названными двумя полюсами, тем не менее имеющийся фактический материал, само развитие тогдашних событий склоняет в пользу вывода, что массовая база движения, руководимого компартией, была, во всяком случае, достаточно значительной, чтобы, используя и рычаги власти, включая репрессивные, обеспечить преобладание над его активными противниками.