– Их бы и не было, если бы ты давал мне больше свободы, – заспорил Юлий, уцепившись за эту мысль, как за спасательный круг. – Я…
– Скажи мне, где ты, – снова перебил его Дима. – Я приеду за тобой. Мы все обсудим, муркель. Все будет хорошо, обещаю.
– Я сейчас в чужой постели и в чужой квартире, – сообщил Юлий нарочито безэмоционально и резко. – Все еще хочешь приехать?
Он весь сжался, ожидая реакции Димы, будто тот и через телефон мог как-то достать его.
– Ты говоришь так специально, чтобы сделать мне больно, – хрипло отозвался Дима. – Ты бы так никогда не поступил, муркель.
– Я тебе не изменял, – вырвалось у Юлия против воли.
– Я знаю. Я верю.
– Но я сказал правду. Я переночевал практически у первого встречного, только чтобы не видеть тебя, – добавил Юлий упрямо. – Я серьезно думал о том, чтобы изменить с ним.
– Думать и сделать – разные вещи, – выдал неожиданно Дима. – Ты только мой. Так всегда будет.
В ответ на эти слова Юлий, не сдержавшись, всхлипнул. Его охватило такое бессилие, что сопротивляться больше оказалось невозможным. Он просто сдался: назвал адрес, бросил трубку и, не прощаясь с Максимом, сбежал из его квартиры.
В ожидании Димы Юлий сидел на лавочке под еще зеленой кроной деревьев и курил вторую сигарету подряд. Мимо шли равнодушные к его судьбе люди, начинался новый свежий августовский денек. Какая-то бабка проворчала на него, что он "проклятый наркоман" и пожелала сдохнуть. Юлий в общем-то был с ней солидарен.
Юлию отчаянно хотелось сейчас встать с жесткой скамейки и отправиться куда-то гулять – идти бодрым или, наоборот, размеренным шагом, затеряться в толпе, просто дышать городом и не думать ни о чем и ни о ком. Он представил в красках, как доберется до набережной, может, возьмет банку пива и будет неспешно ходить, наблюдая за течением волн, а вокруг не будет никого, кто бы потребовал от него ответа за слова или действия. Не будет бара с клиентами, начальника, не будет волнующихся друзей, Димы.
Он даже встал, огляделся, уже было прикидывая направление, куда отправится, но тут подъехало такси. Хлопнула дверь машины, будто щелкнул затвор, и Юлий оказался под прицелом Диминого взгляда.
«Тебе это нужно не меньше, чем ему», – пронеслись в голове слова Максима. Юлий криво улыбнулся: тот не мог этого знать – Юлий и сам не знал, что ему нужно на самом деле.
Дима выглядел кошмарно – лицо казалось серым от усталости, глаза – безумными. Он пару секунд пилил Юлия пристальным взглядом, а потом шагнул к нему и, схватив за шею, поволок к такси. Только когда его грубо запихали в машину, Юлий осознал, что все его слова, мысли и желания не имели для Димы ровным счетом никакого значения.
«Ты только мой. Так всегда будет».
– Ты обещал, что мы все обсудим, – напомнил Юлий слабым голосом, понимая уже, что это бесполезно – Дима держал его за локоть, будто готовый к тому, что он в любой момент сбежит.
– Я соврал, – хмыкнул Дима, не смотря на него. – Прямо как ты.
– Ясно, – мрачно выдал Юлий и отвернулся к окну.
Таксист подозрительно покосился на них, попытался взглядом спросить у Юлия, все ли в порядке, но напоролся на Димин – агрессивный и безкопромиссный. Пробормотав что-то, кажется, тоже про наркоманов, он вырулил из двора, больше не интересуясь нелегкой судьбой своих пассажиров.
За стеклом замелькал тот самый мир, в который Юлий чуть было не сбежал только что. Рядом на сидении развалился Дима. Он выглядел сейчас будто бы расслабленно, даже чуть улыбался, но Юлия было не так просто обмануть. Он знал: Дима напряжен, напуган, почти в панике. Они вернутся домой, и он закрутит гайки туже, чем было до.
«Ты обязательно сбежишь», – это были его же слова. Юлий упорно смотрел в окно, но видел теперь в нем не манящий, полный впечатлений живой мир, а свой заостренный профиль – выдающийся нос, упрямо поджатые губы и ясно смотрящие глаза. Дима знал, что однажды Юлий уйдет, даже ждал этого. Почему? Из-за своей несостоятельности или не верил в искренность Юлия? Печать драмы будто бы всегда лежала на их союзе, но понять причину ее появления не получалось. Если подумать, то каждый, кто знал их историю, заведомо приписывал ей печальный конец, и только Юлий до хрипоты спорил, что все случится иначе. Из чистого упрямства.
Юлий отвернулся от окна и уставился на Диму. Перед ним сидел мужчина неопределенного возраста и рода деятельности – небритый, короткостриженный, помятый жизнью. Совершивший немало ошибок в прошлом, озлобившийся, недоверчивый и грубый. Знакомый до последней черточки и морщинки. Тот, кто приходит, когда что-то ломается.
Юлий хмыкнул на эту иронию. Сам Юлий, похоже, приходил когда надо было что-то сломать. Например, привычную жизнь завхоза в студенческой общаге. «Ты только мой». Юлий знал только одного человека, кто мог с уверенностью так сказать про него. Это был он сам.
Такси медленно припарковалось у их с Димой подъезда. Выходить не хотелось. Юлий хмуро смотрел, как Дима расплачивается. Раньше они не позволяли себе таких трат, но сегодня, очевидно, был особенный случай.