Юлий забрался с ногами на кровать. Поднял глаза на Диму, но не увидел его. Перед его мысленным взором снова встали все и каждый, кто говорил ему, что он будет делать, пытались решать за него с самого детства. Определяли его как ботаника или бунтаря, как того, кому не место рядом с Димой, или как сейчас – силой оставляли с собой рядом. Все, с кем он не соглашался.
– Нет, – твердо сказал Юлий, как говорил много раз до этого.
Дима его не слышал. Он быстро сходил на кухню, принес воды, сунул Юлию стакан в руки.
– Я позабочусь о тебе, – пообещал он. – Ты только мне нужен. А я – тебе. У нас все будет хорошо.
– Нет, – повторил Юлий, отпив немного. – Ты не знаешь, что мне нужно.
Это звучало внутри него колоколом, заглушая все другие чувства, даже чувство самосохранения. Дима очевидно сейчас был не в своем уме, и стоило бы подыграть ему, согласиться, но Юлий так не умел никогда. Как и в тот раз, когда он впервые в общажной каморке нарывался на его гнев, не зная, чем это может обернуться, так и сейчас он не держал язык за зубами.
– Знаю, – упрямо процедил Дима. – Тебе нужна хорошая выволочка.
Юлий не сразу успел среагировать, только разжал пальцы от рывка, опрокидывая стакан и разливая воду на себя и кровать. Дима скрутил его, уткнул мордой в подушку, явно намереваясь прямо так трахнуть – без ласк и какой-либо подготовки. Больше всего это походило на настоящее изнасилование, но Юлий даже не нашел в себе сил как следует заорать – он промычал в подушку треклятое «нет», будто еще надеялся, что это сможет остановить Диму.
Пока Дима возился с его джинсами, Юлий несколько отстраненно и даже равнодушно подумал о том, как же они до этого докатились и почему то, что происходит сейчас, казалось ему вполне закономерным итогом. Ответа он не находил, да и времени на это уже не было. Голую кожу обожгло прохладным воздухом, и Юлий, улучив секунду, когда Дима убрал руки, перевернулся на спину.
– И что теперь? – слова вырвались сами собой, будто Юлий даже в таком положении со спущенными штанами не мог не провоцировать его. – Заткнешь меня своим членом?
Он выгнул бровь. Внутри нарастала какая-то веселая храбрость. Ему вдруг захотелось этого – чтобы Дима сделал все, на что его можно раскрутить такими вот подначками, будто это вернуло бы Юлию тот самый контроль над Димой, который был ему привычен.
Дима наклонился к нему, ухватил за подбородок и поцеловал – грубо, сердито, собственнически.
– Шлюха хитрая, – припечатал он, когда смог оторваться. – Сам только этого и ждешь или снова скажешь, что я не знаю, что тебе нужно? Я знаю.
Он навалился сверху, снова вжимаясь в его губы своими.
Юлий ответил. Дима был прав: он хотел этого. Он любил Диму, любил их странную неправильную связь, их безумный секс, заменяющий все остальное в жизни, как это делает сильный наркотик. Юлий целовал Диму в ответ, чувствуя, как по венам течет то, что наполняет его самым большим кайфом и то, что раз за разом отравляет его – их разрушительная опасная любовь. И дело было не в том, что Дима собственник, не способный на компромиссы, дело было в том, что Юлий тоже не был способен на них.
– Я люблю тебя, – проговорил он вслух то, что крутилось в голове.
«Но это пора остановить», – осталось неозвученным.
После этих слов Дима сразу смягчился. Он выдохнул с явным облегчением, провел ладонью по его лицу. В его глазах Юлий видел отражение собственной больной зависимости.
Этот раз напомнил ему их первый, почти спонтанный секс – тогда, когда Дима просто отсосал ему, поддавшись порыву. Больше не пытаясь давить или заставлять, он целовал и наглаживал Юлия, будто извиняясь за все сразу.
Юлий же думал о том, как мало Диме нужно для покоя и счастья – доказательство того, что он нужен. Увы, самому Юлию требовалось гораздо больше. Не для счастья, а для самой жизни.
– Сделай все, что хочешь, – произнес он, поймав лицо Димы в ладони. – Абсолютно все.
И Дима сделал.
В тот момент Юлий чувствовал себя одним из его рисунков, любовно и тщательно вырисованных в замусоленном блокноте. Почти маниакальное восхищение, зародившееся когда-то лишь на бумаге и воплотившееся в жизнь. Муза, ставшая заложником своего избранника.
Юлий так и не узнал, чем в свое время привлек этого художника, почему из всех прошедших через общежитие людей Дима выбрал именно его – тогда еще совсем неприметного приезжего первокурсника. Почему он сам ответил ему взаимностью, он тоже не знал.
«Снится мне твоя рожа», – кажется так тогда сказал Дима, и этого хватило им обоим. Хватало.
Сейчас, выгибаясь под его руками и губами, подставляясь под каждую ласку и отвечая на каждый поцелуй, Юлий будто сплетал в своей голове прошлое с настоящим, завязывая его узлом из противоречивых чувств, поступков, слов и ночей, проведенных вместе.