Флор и Светоний, вероятно, правы, что именно к 44 году бесконечные славословия и награждения диктатора стали особенно ощутимы. По всей вероятности, они начались раньше, в конце 45 г., после испанского похода. Тем не менее, именно в первые месяцы 44 г. Цезарь стал постоянным диктатором, получил титул «отца отечества» и другие «новые и небывалые» почести и привилегии (Flor, IV, 92, I). Иллюзии о реставрации «старого порядка» получили серьезный удар. Именно на фоне этих событий поползли слухи о скором предоставлении Цезарю царской власти.
Трудно сказать, кто именно начал эту кампанию, по сути дела, превратившуюся в завуалированную травлю. Отчасти, это было делом рук окружения Цезаря и выражением сервилизма сенаторов, многие из которых желали «выслужиться» перед новой властью и прикрыть деловую некомпетентность демонстрацией преданности. Это было выгодно и прямым противникам, целью которых было создание атмосферы недовольства. Наконец к хору похвал присоединились и разнообразные острословы из разных партий или просто не принадлежавшие ни к одной из них, стремящиеся превратить эти многочисленные награждения в комедию.
Наиболее обстоятельно ситуацию, создавшуюся вокруг этих слухов описывают Плутарх и Аппиан (Арр. B.C. I, 107–108; Plut. Caes., 60), другие авторы (Веллей, Флор) об этом не упоминают, и даже Светоний сообщает о стремлении диктатора к царской власти лишь в форме слухов (Suet. Iul., 79, 2). Наконец, ни Плутарх, ни Аппиан не высказывают обвинение в прямой форме. Впрочем, не только последующие действия Цезаря, но и сама логика отчетливо демонстрируют бессмысленность принятия титула. Никаких дополнительных властных полномочий или почетных прав это провозглашение не давало, а издержек было слишком много. В устах римлян «царская власть» (regnum) была равносильна понятию тирании, а подобные слухи звучали как страшное политическое обвинение, за которое многие римляне (Спурий Мелий, Манлий Капитолийский, отчасти — Тиберий Гракх и др.) заплатили своей жизнью. Если в кампании по славословию участвовали придворные льстецы, чрезмерно преданные цезарианцы и городские острословы, то кампания вокруг царского титула была, несомненно, инспирирована противниками Цезаря. «Тираноубийцы» уже были, теперь требовался тиран.
Сам Цезарь, занятый конструктивной практической деятельностью, вероятно, не сразу разгадал эту опасную ловушку. Какие-то почести он считал заслуженными, а организаторы кампании неплохо учли и психологию римлян и психологию пожилого человека. Гордившийся своей родословной, связывающей его с некоторыми из царей (происходить от них было достаточно престижно), диктатор, видимо, просмотрел и начавшуюся «царскую» кампанию. Впрочем, на определенном этапе не реагировать было нельзя. Диктатор не раз делал публичные заявления, дезавуировавшие такого рода информацию (Арр. B.C. II, 107). Согласно Диону Кассию, он демонстративно распустил охрану и отказался от предложенной ему почетной охраны из сенаторов и всадников (Dio., 44, 6–7). Это обстоятельство позже оказалось вопросом первостепенной важности.
Кампания принимала все более изощренные формы. Дион Кассий сообщает, что именно в это время ему дали право постоянно носить триумфальную одежду, бывшую одеянием царя, и постановили устроить гробницу внутри померия (постановления о похоронах живого человека всегда носят двусмысленный характер). Эти решения должны были быть отчеканены золотыми буквами (Die, 44, 6–7), тогда же было решено учредить храм Юлия (информация вполне может носить ретроспективный характер) и писать имя Цезаря на храмах.
На этом фоне особенно комично прозвучало предложение разрешить Цезарю брать сколько угодно и каких угодно жен для рождения законных наследников (Dio., 44, 7; Plut. Caes., 60; Suet. Iul., 52). Светоний ссылается на поэта Гельвия Цинну, одного из острословов, явно сочувствующего заговорщикам. «Достоверность» источника, вероятно, не нуждается в комментариях.