Юмор в науке, в истории и в жизни

Имелись 2 биохимические лаборатории, одной из которых руководил Е. Ф. Романцев. Во главе лаборатории иммунологии стоял Р. В. Петров. В лаборатории питания работали В. Н. Шатеринков и К. В. Смирнов; в лаборатории патоморфологии – Ю. Н. Соловьев. Различные школы, различные науки, различные уровни, встретившиеся здесь на равных правах, приводили к открытию фундаментальных фактов и явлений, к рождению идей и теории, формированию нового поколения биологов и клиницистов. Воспитанники института заняли ведущее положение в своих отраслях науки.

Автоколебательные реакции Б. П. Белоусова, цепная теория Б. Н. Тарусова, развитие иммунологии Р. В. Летровым, работы школы М. Н. Ливанова – это далеко не все, что родилось в Институте биофизики АМН СССР в период с 1952 по 1970 год.

Основная по объему работа лаборатории химии по синтезу новых защитных профилактических и лечебных препаратов занимала большую часть рабочего времени Белоусова. К этим исследованиям он также относился с бурным энтузиазмом; по-детски радовался, когда удавалось создать препарат с высокой эффективностью действия.

Вместе с тем Белоусов был человеком, который мог постоять за науку, за научные принципы, не боясь пойти на конфликт. Так, его крайне раздражали результаты биологических испытаний хондроитин-сульфата – препарата, созданного его лабораторией. Что-то не так делали биологи и при этом непрерывно требовали от Белоусова «уменьшить разброс химических свойств в различных партиях одного и того же препарата».

«Не может этого быть», – кипел Борис Павлович, и он это доказал. На одном из ученых советов вопрос о разбросе химических свойств очередной серии гомологов препарата он превратил в обсуждение проблемы «разброса результатов биологического эксперимента».

После того как биологи доложили о резком различии в действии модификаций препарата, созданных и представленных лабораторией Белоусова, которые колебались от очень высокого защитного действия до его полного отсутствия, Белоусов объявил, что это был один и тот же препарат, из одной партии, из одной «баночки», но после расфасовки зашифрованный по-разному, в разных пробирках. Был шум и «разрыв дипломатических отношений», но порядок в работе биологов этой группы удалось навести. Вскоре исследования были завершены с успехом.

А колбочка продолжала мерцать, особенно по вечерам. «Почему вы не опубликуете результаты своей работы в больших журналах, ведь ваше реферативное сообщение может пройти незамеченным, и вы потеряете свой приоритет?»

Ответ на этот вопрос был для меня тогда малопонятным. «Зачем? Ведь главное в том, чтобы понять суть явления, а я хотя и открыл его, но объяснить этого полностью пока не могу; у меня просто не хватит оставшейся жизни».

В конце концов, под давлением друзей он послал статью в солидные журналы. И… получил резко отрицательные рецензии с утверждением «экспертов», что «такого быть не может».

Статьи тогда не были опубликованы. Однако в нашей стране нашелся патриот – профессор Симон Эйлевич Шноль, – который начал борьбу и добился признания приоритета Б. П. Белоусова.

Лишь 22 апреля 1980 года Б. П. Белоусову (совместно с другими) была присуждена Ленинская премия за открытие и исследования автоволновых процессов в химических и биологических системах.

Официальное признание не застало в живых этого великого ученого нашего времени. Борис Павлович Белоусов умер 12 июня 1970 года, и мировая известность первооткрывателя пришла к нему уже посмертно.

Юное дарование, будь готов к посмертной славе!

Мемуары – это передача необходимого жизненного опыта, без которого трудно начать жизнь следующему поколению.

Мемуары – плод маразматического этапа жизни личности, дошедшей до самоубеждения, что кому-то необходимы его открытия истин, известных еще древним грекам.

История как история. Обыкновенная история. Одно не совсем юное дарование вдруг почувствовало в себе проявление способностей, а может быть, и таланта. В 1959 году в возрасте 29 лет защитил я кандидатскую диссертацию по специальности «биофизика». Для этого надо было много читать и создать у себя в голове абсолютную мешанину из физики, биологии, химии, математики, сопромата и деталей машин с примесью экономики, философии и теплотехники.

Естественно, что вскоре после защиты заболел я то ли радикулитом, то ли тонзиллитом и дней 10–15 абсолютно ничего не делал. Просто лежал, глядел на солнышко и выздоравливал. И вдруг… Вдруг прямо из моей головы начали «вылезать» в юмористической форме те самые десятки закономерностей, которые перед защитой диссертации я вталкивал в свою голову без всякого юмора, и потому было совершенно непонятно, откуда этот юмор взялся.