Юнг и Паули

Хотя в идеале учёные руководствуются, в сущности, чистыми побуждениями — обрести знания, способные дать ключ к загадкам Вселенной — история показывает, что поиск истины зачастую мотивирован жаждой усовершенствовать военное искусство. Паули считал это извращением первоначальных ценностей, слишком заметным уже по тому, в какой спешке шла разработка атомной бомбы.

Наука располагала знаниями, необходимыми для создания такой бомбы, уже более полувека. Даже после открытия радиоактивности Антуаном Анри Беккерелем в 1896 году и последовавшим за этим определением Эйнштейна — E=mc² — нужно было пройти ещё долгий путь, чтобы научиться использовать энергию атома. Точно не известно, в какой точке этого пути созидательный инстинкт был искажён мыслью использовать атомную энергию в разрушительных целях. Однако есть предположение. В 1933 году, за шесть лет до того, как Отто Ган расщепил атом, Лео Силарда, польского эмигранта еврейского происхождения, посетило вдохновение: «Мне неожиданно пришло в голову, что, если мы найдём элемент, который при расщеплении нейтронами ... будет испускать два нейтрона, поглотив всего один, такой элемент, при достижении достаточно большой массы, сможет поддерживать ядерную цепную реакцию»[112].

Силард, эксцентричный гений, хотел сохранить свои идеи в тайне, поскольку предвидел, что ядерная реакция может вызвать мощный взрыв. Такая возможность могла обернуться катастрофой, попади она не в те руки. Ирония судьбы: эта мысль явилась Силарду в тот же год, когда Гитлер пришёл к власти. В 1939 году, незадолго до начала войны в Европе, Отто Гану удалось расщепить атом, и это достижение кардинально изменило настроения в физическом сообществе. Теперь воображаемый план Силарда казался вполне осуществимым. Силард и другие, особенно итальянский физик Энрико Ферми, вознамерились продемонстрировать этот эффект. И они преуспели. Застарелые опасения Силарда, что немецкий проект атомной бомбы может быть уже в работе, вызвали ещё одну реакцию: в августе 1939 года, за две недели до того, как Гитлер начал бомбардировки Польши, Силард убедил своего старого друга Альберта Эйнштейна подписать знаменитое письмо Франклину Делано Рузвельту. Вот отрывок из этого письма:

За последние четыре месяца появилась — благодаря работам Жолио во Франции и Ферми и Силарда в Америке — вероятность того, что мы сможем вызывать цепные ядерные реакции. ... Открытие этого нового явления приведёт также к созданию бомб. … Единственной бомбы этого типа … может оказаться достаточно, чтобы полностью разрушить [Нью-Йоркский] порт и часть прилегающих территорий[113].

Немедленного ответа на письмо не последовало. Но в начале 1942 года, меньше, чем через три месяца после Перл Харбора, началось создание бомбы. Тем летом Роберт Оппенгеймер собрал группу физиков в Беркли. Эти «светила», как их позже называли, встретились, чтобы обсудить создание атомной бомбы; название пристало к группе с её увеличением. В октябре Оппенгеймера назначили директором новой государственной лаборатории, и была начата огромная работа, получившая известность под названием «Манхэттенский проект». Неправильно будет сказать, что одна лишь подпись Эйнштейна на письме Рузвельту дала такой результат; критическим фактором стала роль Силарда в эволюции бомбы.

Действия Силарда, руководствовавшегося благими побуждениями, отлично иллюстрируют то, как вдохновляющая идея, например, цепной реакции, может быть бессознательно связана с эмоцией, служащей духу войны. Со временем Силарду придётся встретиться с демоном лицом к лицу. Он писал другу:

Полагаю, ты видел сегодняшние газеты. Использование атомных бомб против Японии — одна из величайших ошибок в истории. И с практической точки зрения (в масштабе 10 лет), и с точки зрения моральной позиции. Я свернул со своего пути во многом для того, чтобы предотвратить подобное, но, судя по сегодняшним газетам, безрезультатно. Очень сложно понять, каков может быть дальнейший план действий с этого момента[114].