Юнг и Паули

Подобные же чувства заставили Эйнштейна подписать обращение к Рузвельту, что он позже признал «самой большой ошибкой в своей жизни»[115]. Напротив, Бор, с точки зрения принципа дополнительности, рассматривал бомбу как возможное средство положить конец всем войнам.

В годы войны Паули представилась возможность наблюдать трагедию исключительно в сообществе физиков. В нём присутствовал и Оппенгеймер, чьё мессианское рвение двигало разработку бомбы, и венгерский гений Эдвард Теллер, ещё в 1941 году разработавший идею водородной бомбы и настаивавшего на её создании в 1942 году, до появления на свет её младшей сестры[116]. В него входил и Нильс Бор, привезённый в США в 1944 году для помощи в создании бомбы. Будучи создателем принципа дополнительности, первоначально применённого к корпускулярно-волновому дуализму, Бор экстраполировал его на атомную бомбу, уверенный, что она одновременно является угрозой и надеждой. Говорят, что по прибытии в Лос-Аламос он даже спросил Оппенгеймера, достаточно ли велика — то есть достаточно ли мощна — эта бомба, чтобы изменить мироощущение человечества.

Среди такого разнообразия реакций Паули стойко придерживался принципа невмешательства. Когда в 1940 году он приехал в Принстон, там печаталось множество статей о расщеплении атома. «Расщепление» витало в воздухе, как и разговоры о бомбе. Перед приездом в Принстон Паули написал Оппенгеймеру, спрашивая, обязательно ли ему, будучи в положении гостя, принимать участие в военных разработках. Разумеется, он был непримиримым врагом Третьего Рейха, но в письме Бору от 3 ноября 1943 года прямо говорит: «Я … отношусь к тем немногочисленным людям, которые во время войны продолжают заниматься чисто научной работой»[117]. Какое бы мышление это ни отражало, по свидетельствам современников Паули, он не участвовал в военных разработках по нескольким причинам. Вайскопф предлагает такое интригующее объяснение:

После обсуждения в Лос-Аламосе мы решили, что [Паули] будет неуютно работать в большой команде. Чистота натуры помешает ему в работе над проектом, цель которого — создание смертоносного оружия. К тому же, ядерная физика никогда особо его не интересовала, хотя он и открыл ядерный спин и предсказал существование нейтрино. Мы решили, что важно, чтобы хотя бы один из крупных физиков продолжал чисто научную работу, способствуя восстановлению нашей деятельности после окончания войны[118].

Чтобы понять «чистую натуру» Паули, нужно изучить его философские суждения, поскольку он узрел тёмную сторону доступа к знанию через естественные науки. В 1956 году Паули писал, что эта тёмная сторона проявилась уже в шестнадцатом веке. Он вспоминает Фрэнсиса Бэкона (1561-1626), «несколько поверхностного предшественника современной науки, открыто поставившего себе цель повелевать силами природы с помощью научных открытий и изобретений. В качестве пропаганды он использовал лозунг ”Знание — сила”». Переводя на современный язык, Паули писал: «Я верю, что это гордое желание повелевать природой действительно лежит в основе современной науки, и даже приверженец чистого познания не может в полной мере отрицать эту мотивацию. Мы, современные люди, снова боимся «стать подобными Богу» … [и] тревожный вопрос встаёт перед нами: неужели [даже] эта мощь, наша западная власть над природой есть зло»[119].

На момент написания этих слов распространение атомного оружия вызывало растущее беспокойство в рядах физиков. Эти строки показывают неизменность основных убеждений Паули вне зависимости от политических аргументов.

Духовный дом

Паули с женой обживались в Принстоне. «Я здесь очень счастлив», — писал Паули своему коллеге в Цюрих. «Здесь гости из-за границы, конгрессы, приёмы. На смену нашим прогулкам [в Швейцарии] пришли воскресные променады возле Принстонского института. ... Вместо кьянти здесь вполне годное калифорнийское вино. ... Только нашу собаку Дикси ничем не заменить»[120].