Юнг и Паули

Эрвин Панофский говорил о способности Паули перебросить мост через пропасть между наукой и человечностью. У Паули, говорил он, гуманист «обретает уверенность в общности интересов и даже общности судьбы, что в нынешнем мире выступает под маской общей ностальгии»[140].

Ностальгия, о которой говорил Панофский, подчёркивается датой — декабрь 1945 года. В августе этого года вслед за «Троицей» — испытанием бомбы в Нью-Мексико — на Хиросиму был сброшен «Малыш», а затем «Толстяк» упал на Нагасаки, создав условия для окончания шестилетней войны. Война принесла больше перемен, чем полагали многие.

Эйнштейн, который к тому моменту считался в сообществе физиков чем-то вроде доисторического монстра, говорил последним. Он неожиданно встал, чтобы произнести тост, который, к сожалению, не был записан. Паули позже вспоминал: «Эти слова я никогда не забуду. Он был подобен королю, оставляющему престол мне, своему наследнику»[141].

Нобелевская премия стала поворотным моментом в карьере Паули. Он перешёл на новый уровень, и в его положении необходимо было выбирать. Он будет востребован теперь и в Америке, и за границей.

Три солнца

1945 год и начало 1946-го определили дальнейшую судьбу Паули. После периода колебаний, остаться ли в США или вернуться в Европу, события в его личной жизни расставили всё по местам. В июне 1945 года Институт перспективных исследований предложил Паули постоянную должность с годовым жалованием в 10 000 $ (около 150 000 $ на сегодняшние деньги). После того, как в ноябре он получил Нобелевскую премию, размер предлагаемого жалования вырос до 15 000 $. В январе 1946 года Паули и его жена получили американское гражданство. Как дополнительную приманку, ему предложили место в Колумбийском университете, что горячо поддержал Раби. У семьи Паули оказалось достаточно стимулов, чтобы навсегда остаться в Соединённых Штатах.

Поскольку в Цюрихе за Паули сохранили место на случай его возвращения, он посчитал нужным лично объяснить ситуацию, прежде чем принимать какое-либо предложение в США. Также во время поездки в Европу он собирался прочитать несколько лекций и подготовить кое-какую мебель и личные вещи для отправки в Америку.

По приезде в Цюрих Паули встретился с Маркусом Фирцем. Они отправились побеседовать за город, в парк Цюриххорн. Пока они созерцали воды озера и чуть облачное небо, вокруг солнца возникло гало с «ложными солнцами» с обеих сторон. Фирц вспоминает, что ему на ум пришла песня Шуберта «Nebensonnen» (Ложные солнца):

Drei Sonnen sah ich am Himmel stehen
Hab lang und fest sie angesehen.
(Я видел три солнца в небе
И долго смотрел на них не мигая)

Хотя мы не знаем, о чём в тот момент подумал Паули, это явление могло иметь для него глубокий смысл. Фирц надеялся на это. В любом случае, в его мыслях произошла перемена[142].

В августе Паули получил письмо от директора Института, который пытался успокоить его волнение относительно статуса физики в США. «Уверяю вас, что ваше беспокойство о свободе исследований в Соединённых Штатах лишено оснований. Учёные по всей стране недвусмысленно высказались относительно [вмешательства военных] … Уверен, что в дальнейшем вы можете не волноваться на этот счёт»[143]. Однако письмо оказалось напрасным, поскольку к моменту его получения Паули уже твёрдо решил вернуться в Швейцарию. Позже он говорил, что вмешательство американских военных в науку вызвало у него такой же ужас, какой он испытал в детстве в Австрии перед началом Первой мировой войны. Было ли это предчувствием эскалации ядерного оружия?

Решение остаться в Европе, очевидно, успокоило Паули. Он верил, что его помощь была необходима Европе, чтобы оправиться от ран. Но кроме того, в Цюрихе он чувствовал себя дома, не только физически, но и духовно. В грядущие годы этот выбор вновь свяжет его с обоими аспектами его прошлого. Вскоре Паули отказался от должности в Принстоне и вернулся в милый сердцу город. Роберт Оппенгеймер стал директором Института перспективных исследований. Хотя шесть лет вдали от Швейцарии были трудным периодом для Паули, они дали ему ощутить тёмную сторону науки.

Глава 5. Алхимик: Путь к спасению

Я не только Кеплер, но и Фладд.

Вольфганг Паули

По возвращении в Швейцарию Паули был приятно удивлён, обнаружив, что Цюрих не превратился в «альпийскую деревню». Теперь к престижу университета прибавилась знаменитость, нобелевский лауреат, что помогло созданию благоприятной международной атмосферы, в которой Паули и процветал[144].