Итак, в двадцать с небольшим лет Паули уже был признан такими выдающимися учёными, как Эйнштейн и Герман Вейль. Следующие десять лет будут самыми плодотворными в его жизни.
В двадцать два года Паули получил место в Государственном институте физики в Гамбурге. Там он освободился от опеки Зоммерфельда, который так и не смог смириться с вольным духом Паули: в Мюнхене юноша часто кутил ночи напролёт, а на следующий день пропускал лекции.
Несмотря на несколько разболтанный образ жизни, Паули отнюдь не бездельничал все шесть лет в Гамбурге. В те времена Гамбург был одним из основных центров физики в Германии, а следовательно, во всём мире. Будущий лауреат Нобелевской премии Исидор Раби, молодой американский физик, учившийся в Германии в двадцатых годах, назвал его электризующей средой. Вдобавок, присутствие Паули привлекло туда известных учёных, таких как Нильс Бор и Макс Борн. Однако, хотя атмосфера располагала к работе, Раби «раздражало презрительное отношение к американским физикам»[14]
. Меньше чем через десять лет, с приходом к власти Гитлера, основы этого оплота элиты пошатнутся.Именно в Гамбурге получил своё название эффект Паули — его легендарная способность влиять на физические явления одним своим присутствием. Георгий Гамов, один из первых приверженцев теории Большого взрыва, заметил: «Паули прославили три вещи: принцип Паули (принцип исключения), нейтрино и эффект Паули»[15]
. Разумеется, упоминание эффекта Паули было шуточным, да и сам эффект порой вызывал курьёзные ситуации. Эрвин Панофский, знаменитый историк искусства, вспоминает обед с Паули и еще одним общим другом в дни их юности в Гамбурге. Поднявшись из-за стола после продолжительной трапезы, двое из них обнаружили, что всё это время сидели во взбитых сливках, и только стул Паули был девственно чист[16]. Характерным для эффекта Паули было то, что он никогда не затрагивал самого Паули[17].Эффект Паули иногда доходил до крайности. В возрасте пятидесяти лет Паули писал (в шутку ли?) своему другу Карлу Майеру, некогда работавшему с Юнгом, что циклотрон в Университете Принстона полностью уничтожен огнём неизвестного происхождения, и предполагал, что здесь не обошлось без эффекта Паули.
Эффект Паули широко обсуждался, и некоторые относились к нему очень серьёзно. Физик-экспериментатор Отто Штерн был настолько убеждён, что его аппаратура будет работать неправильно в присутствии Паули, что просил последнего держаться подальше от своей лаборатории во время важных экспериментов (подчёркивая свою абсолютную серьёзность). Даже присутствие Паули в проходящем мимо поезде могло вызвать катастрофу. Скептики могут сказать, что эффект бессознательно вызывала сама «жертва», но истории о нём заставляют склоняться к другой точке зрения. Гейзенберг говорил, что сам Паули воспринимал эффект полушутя, а коллега Паули Маркус Фирц, напротив, утверждал, что Паули глубоко в него верил. По словам Фирца, «Паули испытывал неприятное напряжение перед грядущей катастрофой. Затем, когда она происходила, он ощущал необычайную лёгкость»[18]
. Фирц считал это проявлениемОднако за всем этим скрывалось нечто более глубокое:
Маркус Фирц, годами тесно общавшийся со своим коллегой, говорил, что с ним легко ладить, но никогда не называл его своим другом, считая, что в их отношениях необходима определённая дистанция. Фирц ценил прежде всего «вечного Паули»[20]
.В первый свой год в Гамбурге Паули познакомился с Нильсом Бором, датским физиком, получившим в 1922 году Нобелевскую премию за теорию строения атома. Бор был общительным человеком, неутомимым тружеником и фактически заменял отца молодым физикам, посещавшим его лекции в Копенгагене. Обладая свободной манерой речи в стиле Сократа, Бор, словно акушер, помогал появиться на свет новым идеям небольшой группы талантливых молодых людей, увлечённых только зарождавшейся тогда квантовой физикой. Эти учёные были так молоды, что их занятие иногда в шутку называли «детской физикой» (Knaben Physik).