Юность

Собравшиеся перемещались по салону и беседовали, ничем не выдавая ожидания «главного блюда» сегодняшнего вечера. Вращаясь в орбите хозяина дома, они общались и порой злословили весьма едко, подслащая капающий с языка яд набором цитат на французском и латыни.

Наконец, усатый киномеханик с солидным пузцом, держащийся важно, но с полным пониманием момента, скользнул по паркету и начал устанавливать киноаппарат, а бесшумная прислуга повесила белое полотнище и задёрнула тяжёлые бархатные шторы.

На экране начали появляться первые кадры. Сперва — фотографические снимки пилотов, механиков и бурского генералитета, сопровождаемые субтитрами, и наконец — летательные аппараты и стремительный взлёт!

Тотчас почти — склейка с отснятым из летадлы кадрами. Земля, всё более и более удаляющаяся, и потрясающие виды, достойные кисти лучших художников! Дамы ахали, мужчины вели себя более сдержанно, но и они не смогли сдержать восторга.

Несколько минут полёта, и вот под прицелами киноаппаратов оказался лагерь британцев, отснятый с высоты птичьего полёта. Летадлы, одна за другой, начали сбрасывать бомбы, и собравшиеся дружно ужаснулись при виде летящей с Небес смерти.

Дамы нервно сжимали веера и кружевные платки, а то и руки мужей, не всегда своих. Мужчины, многие из которых пусть и не воевали, но тем или иным образом были причастны к делам армейским, вольно или невольно примеряли эту ситуацию на себя. Каково это… вот так, под бомбами с неба? И каково — наоборот.

А кинокамера беспристрастно запечатлевала происходящее, и пусть с такой высоты сложно оценить детали… но оно и к лучшему! Страх Божий!

Пятнадцать минут спустя первая фильма́ закончилась, и притаившиеся в тенях лакеи отдёрнули шторы.

— Н-да… — нарушил молчание князь Мещерский, писатель и публицист крайне правых взглядов, редактор газеты «Гражданин», субсидируемой правительством, известный трубадур самодержавия. Ещё большую известность сей любитель розог для вразумления народного, получил как «представитель заднего крыльца, трижды облечённый в мужеложестве», но говорить о том в некоторых кругах не принято… Тем более, в доме самого «Князя Содомы, гражданина Гоморры».

Владимир Петрович был личным другом Александра Третьего, а после небольшой опалы, и Николая Второго. Доверие Государей, это ли не лучшая характеристика для человека?! И да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает!

Поджатые губы Мещерского[18] задали тон, и разговоры повелись таким обтекаемым образом, чтобы ни в коем разе не зацепить личности пилотов. Тема эта с недавних пор несколько скандальная, ставшая своеобразной линией водораздела на либералов и патриотов.

Обсудив перспективы синематографа и его возможности в настоящем, сошлись на мысли, что его всемерно нужно развивать в России.

— Наглядный патриотизм! — горячился Бурдуков, камергер двора Его Величества и чиновник особых поручений при МВД, получающий усиленное содержание при отсутствующем воспитании и образовании. Собравшиеся внимали очевидному, излагаемому с большим апломбом и важностию. Перебивать любимца влиятельного Мещерского, проживающего вместе с князем в том же доме… дураков среди присутствующих не нашлось.

Белкой проскакав по увиденному на полотне, Николай Фёдорович коснулся и табуированной для прочих темы пилотов, высказавшись несколько более резко, чем приличествовало.

— А вы что думаете? — обратился он к Ивану Карловичу, и Амалия Фёдоровна усиленно замахала веером, не в силах помочь супругу выбраться из непростой ситуации.

— Я? — улыбнулся смущённо чиновник, лихорадочно подыскивая ответ, — Гм… ежели честно, то и ничего! Мысли всё больше дела департамента занимают, уж простите.

— И всё же? — на Ивана Карловича дулами глаз уставился уже Мещерский.

— Гм… если судить по той скудной информации, что осела у меня в голове, — начал чиновник, — то вижу этого… гм, изобретателя скорее пешкой.

— Пусть даже фигурой, — поправился он, уловив в глазах князя тень недовольства, — но всё же не игроком.

Владимир Петрович кивнул еле заметно, и Иван Карлович приободрился, оседлав волну вдохновения.

— Личность он, безусловно, интересная, а насколько… — он пожал плечами, будто извиняясь за то, что не интересовался вопросом, — Однако же лично мне видится он скорее ширмой, за которой ловкие дельцы проворачивают некие махинации. Стихи, даже и недурственные, сочиняют многие гимназисты, удивительного тут нет ничего. А вот по части инженерной меня берут большие сомнения. Нет, знаете ли, доверия к образу самородка из народа.

— И откуда же, по вашему, взялось… — князь неопределённо махнул рукой в сторону экрана, — вот это?

— Гм… мысль о жидовском следе пусть и выглядит несколько лубочной, но при здравом размышление — вполне допустимой. Не берусь судить, придумали ли они сию конструкцию сами… А впрочем, ежели вспомнить о том, что народец сей рассеян по всему свету и подвизается в том числе в патентных бюро, всё становится на свои места.

— Пожалуй, — согласился князь с удобными мыслями, одарив собеседника бледным подобием приязненной улыбки.