Юность

— Ну… — выдохнув, слесарь выпил стопочку перцовки и залил начавшийся пожар пивом, — хорошо! Вот это я называю — культурный отдых!

Маленькие его глазки под мохнатыми бровями, блестящие и живые, оббежали зал. Шумно выдохнув, он отвернулся и затарабанил пальцами по стойке, и в зале немножечко выдохнули. Насчёт подраться в Одессе не дураки, тем более в районе Пересыпи, но Толя…

… даже для Пересыпи немножечко чересчур. И главное ведь, могёт! Умеет! Не гляди, что росточком чуть выше сидящего бульдога. По степени опасности пересыпцы, да и не только они, умножали гипотетических бульдогов на два, получая четыре пятых Толи.

На Англо-Бурскую он не попал, отлёживаясь сперва в больничке после драки с одной футбольных команд Молдаванки, а потом — немножечко в тюрьме, по результатам оной. Поговаривали, что в приговоре суда значилось сперва «За избиение футбольной команды», но обсмеянные своими же, молдаванцы упросили судью избавить их от такого позора.

— Муля… — Хаим, который позор семьи, — нетрезво водил пальцем перед лицом собеседника, — не нервируй мине[39]!

Муля, который на самом деле Миша, водил глазами за пальцем биндюжника, и от этого его заметно укачивало. Многоопытный Сима, вздохнув, вышел из-за стойки и поставил к ноге клиента поганое ведро, потому как — культура!

— Штой-то мы стали слишком интеллигентные, — с неудовольствием заметил Ерохин, хрустя пальцами, — ещё не кафе Фанкони[40], но уже таки слишком рядом! Можно провести интересный и весёлый мордобой, а никто и не хотит, потому как вокруг все свои да наши и будет неудобно… Тьфу! Интеллигенция! Никакого понимания спорта!

— Ну а што ты хотишь? — Сима бестрепетно встретил взгляд Толи, зная себя как нонкомбатанта, — Африка! Все…

— … почти все, — поправился он, — которые любят спорт и жизнь, они или там, или готовятся в путь и им некогда!

— Доброго здоровья честной компании! — раздалось от двери, прервав мучительные размышления Толи. Троица рослых бородачей с бородами чуть не до пояса и с пудовыми кулаками, на лбах которых читалась православная вера, а больше не помещалось ничего, уверенно вошли в кабак.

— Ма-асковские, — чуть передразнивая, уверенно определил их один из завсегдатаев, пока пришлые уверенно крестились на едва различимые, донельзя закопчённые иконы в дальнем углу. Публика начала разворачиваться, предвкушая зрелище, а то и увлекательный спортивный праздник «Бей чужих!» Начались делать ставки, хватит ли на них одного Толика, и если да, то как быстро.

— Люди русские…

— Га?! — шумно оглянулся Хаим, отстав от щуплого Мули.

— … к вам пришли мы от «Русского собрания», — уверенно, но несколько заученно басил старший из здоровяков, зажав в потном кулаке порядком истрёпанную бумажку.

— … как Минин и Пожарский в Смутные времена…

— Хто? — поднял голову Муля, который ещё и Минин, но не из тех, а совершенно других, — Я? Не-е…

Уронив голову назад, он завозился, пытаясь выбрать для сна доску помягче, и таки нашёл. Повозившись на ней щекой, он накрыл голову блюдом и сладко засопел, выводя носом тоненькие рулады впополам с пузырями.

— … это как профсоюз? — наморщил лоб Ерохин, — Только для русских? Хаим! Тибе есть с кем за поговорить, у нас социалисты!

— Нет, нет, нет! — бородачи закрестились, а один из них крестился так, шо публика заподозрила падучую, — Социалисты — Богом про…

— То есть, — Толик начал собирать мысли в кучку, — не профсоюз? Ну и на хуя вы тут нужны, такие красивые?

Сплюнув для убедительности на носок сапога, слесарь приготовился уже драться, но оплеванный бородач оказался из идейных и только побагровел сытой мордой. Выдохнув шумно, он начал ещё раз втолковывать идеологию «Русского Собрания»

— Погоди… — Толик заинтересовался всерьёз, резонно рассудив, шо дать в морду он успеет всегда, — то есть против жидов, социалистов и профсоюзов за батюшку царя? То есть жидов — ладно, эт я понимаю и одобряю…

Бородачи, как один, дружно повернулись в сторону Хаима, тот уставился на них.

— Это Хаим, — сказал Толик так, будто объясняя што-то, — он в первую голову слесарь, и только потом жид. А которые сперва жиды, и только потом — люди, вот те — жиды[41]!

Бородач тряхнул головой, но явно ничего не понял. Да собственно, Ерохин и сам не вполне понял, что и как сказал. Для него, как и для большинства присутствующих, такие вещи очевидны — есть свои жиды, правильные, и есть неправильные.

Сруль Лебензон, который разбавляет пиво и добавляет в водку всякую дрянь для крепости — неправильный жид и кровопийца! Его при каждом погроме грабят и бьют, скотину!

А Хаим, он хотя и пить совсем не умеет, но надёжный товарищ и хороший слесарь. Ему в погромах Сруля участвовать некошерно, но он — всей душой за!

— За жидов таки да, — уцепился за понятное ему Ерохин, — их есть за што громить, особенно если некоторых.

— Обнаглели! — поддакнул Хаим, — Я Срулю… ик! Постоянно говорю, шо погромщики, которые до тебе — святые практически люди! Эти, как их…

— Цадики[42], — подсказал Толя.

— Они! Если столько да, а ты всё живой, скотина! Хотя твои клиенты, они таки не всегда! А он… о чём это я?