Юность

И через месяц мексиканские власти освободили Фиделя Кастро и остальных заключённых, за исключением нелегально въехавших в страну аргентинца Эрнесто Гевары и кубинца Каликсто Гарсии. Вскоре в тюрьму посадили и жену Эрнесто — кормящую мать Ильду Гадеа, но ещё через месяц выпустили их обоих.

Тем временем Фидель Кастро и его товарищи продолжали подготовку к экспедиции на Кубу.

И в два часа ночи 25 ноября в порту города Туспан его отряд совершил посадку на легендарную яхту «Гранма». Так началась решающая часть кубинской революции.

— «Ну, вы дальше про Че Гевару всё хорошо сами знаете!» — закончил Кочет свой интересный рассказ.

— «А почему он так популярен в мире, причём в разных слоях общества?» — задал естественный вопрос Жак.

— «Да, Платон! И почему его так ненавидят империалисты?!» — спросил и Василий Иванович.

И Платон продолжил повествование, вспомнив многое из того, что знал и читал на эту тему.

— «Че Гевара был интеллектуалом! И его боялись все! И правые и левые! Он отмёл все догмы, отмёл национальную принадлежность, необходимость объективных условий для революции, даже классовый подход и принципы коммунистической революции! Он выдвинул новую теорию революции в отличие от ленинской! Главное значение он придавал небольшим группам революционеров, способным жертвой своими жизнями на радикальный политический переворот! То есть, он считал, что не надо ждать пока общество созреет для революции, а достаточно готовности самих революционеров — универсальных солдат революции, коим был он сам! И всё это давало безграничные возможности экспорта революций! Поэтому он и пользовался особой любовью у самых простых, но свободолюбивых и не вдающихся в понимание высоких материй, людей!».

— «Ну, ты, Платон, и даёшь! Такой нам анализ сделал! Тебе надо самому политикой заниматься!» — восхищённо заметил Василий Иванович, к своему ужасу увидевший стихийную толпу слушателей у своего станка.

— «И нам политинформацию проводить!» — заметил, и подошедший к ним Яков Родин.

— «А я бы его в партию принял!» — заметил, работающий на соседнем фрезерном станке всеми уважаемый Виктор Фёдорович Ганушевич, давно невольно являвшийся слушателем бесед Кочета с Кашириным.

И лишь, как всегда брюзжащий, Виктор Животов по-хамски заметил:

— «Да, ну, его! …издит, как Троцкий!».

Платон Кочет давно считался в их цехе, не только великолепным математиком и легко разбирающимся в самых сложных чертежах добросовестным рабочим, но и политически очень грамотным и вообще начитанным молодым человеком, к тому же, хорошим рассказчиком. Хотя конечно в ораторском искусстве ему было до Троцкого ещё очень далеко.

Но как на возможного в будущем, политического и общественного деятеля, на него уже обратила внимание партийная общественность цеха.

Особенно усердствовал в восхвалении Кочета новый сотрудник — приземистый мужчина средних лет с красноватым лицом и походкой моряка — Сергей Александрович Тараканов, который в качестве партийной нагрузки вёл в цехе «Комсомольский урок». На нём Платон Кочет присутствовал хоть и редко, но зато очень метко, дополняя его материал своими фактами из международной жизни, тем доставляя Тараканову удовольствие и гордость за им «воспитываемы» кадры. Но Сергей Александрович хоть и стал уважать Платона, но одновременно и стал его побаиваться, боясь за свой авторитет. Но Кочет понимал это, и не слишком усердствовал.

Вскоре подошло время и отчётно-выборного комсомольского собрания.

— «Платон! Не забудь, что у нас завтра после работы будет отчётно-выборное комсомольское собрание! Будем выбирать нового комсорга! Явка всех обязательна!» — подошёл к нему член бюро и всегда правильный Витя Самохин.