Юность

На следующий день я писал. Начал с того, что поставил Led Zeppelin, сжав кулаки, уселся за стол и потом четыре часа подряд стучал по клавишам. Я вернулся к стилю первого рассказа. Теперь все те же мальчишки расколотили окно в бараке в том же районе, где жили, и вытащили из барака порножурналы. Получалось неплохо, вот только окончание не придумывалось. Не может мальчишка опять вернуться домой и получить взбучку от отца — надо что-нибудь еще, но что?

Вечером я дошел до школы. Оттого что я хожу туда один, меня слегка мучила совесть, словно я что-то вынюхиваю. Но ведь это не так, подумал я, положив на стол в учительской звякнувшую связку ключей. Я вошел в закуток с телефоном и набрал мамин номер.

Ответила она сразу же.

— Как дела? — спросил я.

— Ну, в целом неплохо, — ответила она. — Я вообще-то тебе письмо сегодня вечером собиралась писать.

— Ты мой рассказ получила?

— Да. Спасибо.

— Что скажешь?

— Скажу, что он отличный. Просто удивительно. Я подумала — да ведь это прямо литература!

— Правда?

— Да. В твоей истории два замечательных персонажа, и написано очень живо. Когда я читаю, то будто нахожусь рядом с ними.

— А есть там что-нибудь, что тебе особенно понравилось?

— Хм. Вообще-то нет. Мне все понравилось.

— А финал?

— Это та сцена с отцом?

— Да.

— Я думаю, как раз в этом вся суть.

— Так и есть.

Мы помолчали.

— От Хьяртана ничего не слышно? Я и ему рассказ послал.

— Нет. Мы с ним обычно по воскресеньям созваниваемся. Вот поговорю с тобой — и ему позвоню.

— Привет передавай.

— Хорошо. Как дела у тебя?

— Отлично. Вчера тренировка по футболу была. Завтра опять каторга.

— По-твоему, это трудно?

Я фыркнул:

— На самом деле очень легко. Честно говоря, я вообще не понимаю, зачем три года сидеть в пединституте. Но когда класс большой, возможно, все иначе. Здесь в каждом классе всего-то человек пять-шесть.

— Ты уверен?

— В чем?

— Что это легко?

Я улыбнулся.

— Сомневаешься? Очень в твоем духе, — сказал я. — Нет, конечно. Трудностей и тут хватает.

— Познакомился с кем-нибудь?

— Конечно. С некоторыми из учителей. Особенно с одним, Нильсом Эриком. Но люди тут, на севере, вообще очень общительные. Ко мне то и дело кто-то заходит.

— Правда?

— Да, кто только не приходил. Даже мои ученики!

— Судя по всему, ты неплохо устроился.

— Да, я же сказал.

Мы поболтали еще с полчаса, а попрощавшись с мамой, я уселся на диван и стал смотреть спортивные новости. «Старт» опять проиграл. Они и впрямь сильно испортились, и если не возьмутся за ум, то скоро вообще накроются.

Через два дня ко мне на урок заглянул Ричард.

— Тебя к телефону, — сказал он. — Иди ответь, а я за ними присмотрю.

К телефону?

Я заспешил в учительскую и взял лежавшую рядом с телефоном трубку.

— Алло?

— Привет, это Ирена.

— Привет!

— Работаешь?

— Да.

— Прочел мое письмо?

— Да. Вот уж не ожидал так не ожидал!

— На то и был расчет! Слушай, хочешь, я к тебе в гости приеду? В пятницу к вам туда мои знакомые собираются, они и меня подбросят.

— Да, было бы чудесно.

— Приеду. Тогда увидимся.

— Да. Пока! — Я положил трубку.

Ричард не просто присматривал за классом — когда я вернулся, он рисовал что-то на доске и объяснял. Мне он улыбнулся, но глаза его, кажется, оставались холодными. Или нет?

На перемене он отвел меня в сторону.

— Тут такая штука, Карл Уве: во время урока мы на личные звонки не отвечаем.

— Откуда я знал, что она позвонит? — возразил я. — Вы могли бы предложить ей передать мне, что она звонила. А я бы перезвонил ей на перемене.

Он не сводил с меня глаз:

— Она сказала, что это важно. Это и правда было важно?

— Да, — ответил я.

Он подмигнул и направился к себе в кабинет.

Какой бред.

Когда я после уроков открыл на почте свой ящик, в нем лежали три письма. Одно — из коллекторского агентства. Они угрожали судебным иском, если я не заплачу. Причиной был смокинг, который я взял напрокат на Новый год, — смокинг был испорчен, а так как денег, чтобы оплатить его, у меня не имелось, смокинг я выбросил, надеясь, что со временем они обо всем забудут. Денег у меня не прибавилось, поэтому пускай идет, как оно идет. Даже если я не заплачу — что они сделают? В тюрьму меня посадят? Но денег-то у меня все равно нет!

Два других письма были от Хильды и мамы. Я открыл их, лишь вернувшись домой. Письмо — это праздник, а значит, и читать его надо, тщательно подготовившись. В чашке — кофе, на проигрывателе — пластинка, между пальцами зажата самокрутка, а на столе дожидается своего часа еще одна.

Я начал с маминого.