Юность

В класс тихонько, на цыпочках, вошли дети. Одетые в вязаные свитера, с заспанными глазами и разлохматившимися от шапок волосами, они казались мне маленькими и ранимыми, и я не понимал, как я вообще способен порой на них сердиться. Но в течение дня именно это и происходило — их крики и визг, ругань и драки, игры и возбуждение заставляли меня видеть в них не маленьких людей, а только то, что ими владеет.

Ю поднял руку.

— Что такое, Ю? — спросил я.

Он улыбнулся:

— Что мы будем делать на первом уроке?

— Терпение — и узнаешь, — сказал я.

— Вы нам в конце второго урока почитаете, как обычно?

— Поживем — увидим. Слышал такое выражение?

Он кивнул.

— Вот и хорошо, — сказал я.

Дверь в коридоре постоянно открывалась, и в наше крыло заходили ученики. Я машинально поднимал глаза и смотрел на них. Мои прошли направо — у них был урок с Нильсом Эриком. Тот уже сидел за столом и ждал, когда они утихомирятся.

В коридоре появились Рейдар и Андреа. Брат и сестра, шли в школу вместе и вместе опоздали, нечему тут умиляться.

Рейдар побежал было к нам, но вспомнив, что бегать запрещено, резко остановился, посмотрел на меня и торопливо зашагал к своей парте. Из коридора на нас смотрела Андреа. Я перехватил ее взгляд, она быстро отвела глаза и вошла в свой класс. Движения ее, которые призваны были смотреться естественно, выглядели натужными и вымученными, она словно принуждала себя.

— Привет, Карл Уве. — Рейдар улыбнулся.

Обращаясь ко мне по имени, он явно рассчитывал избежать замечания по поводу опоздания. Маленький хитрый бесенок, вот он кто.

— Привет, Рейдар, — ответил я. — Садись. Ты весь класс задерживаешь.

Андреа в меня влюблена.

Ну разумеется.

Тогда ее поведение становится понятно. Взгляды, смущение, румянец.

По телу у меня разлилось тепло. Я встал и подошел к доске.

— Что значит «профессия»? — спросил я. — Кто знает?

Бедная девочка!

— Работа, — поспешил с ответом Рейдар.

— Если знаешь ответ, подними руку, — сказал я.

Он поднял руку. К счастью, не он один. Я показал на Ловису.

— Это значит «работа», — ответила она.

— Я же так и сказал! — расстроился Рейдар.

— Назовешь какие-нибудь профессии, Ловиса? — спросил я.

Она кивнула:

— Рыбак.

— Отлично, — я записал на доске. — Еще какие-нибудь?

— Работа в рыбоприемнике?

— Верно! Какие еще бывают профессии, кто знает? Только сначала руки поднимайте!

Названия полились рекой. Водители автобусов, грузовиков и погрузчиков, продавцы, капитаны, уборщицы, полицейские, пожарные. Что никто не вспомнил про учителей, хотя один из них стоял рядом, было неудивительно. У них эта работа была не в почете. Изо дня в день болтать с детьми — кому это понравится?

— А как же я? — спросил я наконец. — У меня есть профессия?

— Вы учитель! Учитель! Учитель! — закричали они.

— А если вы заболеете?

— Медсестра! Доктор! Водитель скорой помощи!

Когда на доске больше не оставалось места, я попросил их записать в тетрадях, кем бы им хотелось стать и почему, описать выбранную профессию и нарисовать картинку. Пока они выполняли задание, я подходил к ним, наблюдал и разговаривал с каждым, а потом встал у окна и посмотрел в темноту. Мысль о том, что Андреа в меня влюблена, волновала меня, приносила одновременно радость и грусть.

Я вернулся за стол, и мы принялись разбирать сделанное задание, успели чуть больше половины, когда прозвенел звонок. На следующем уроке мы продолжили, дальше занимались по учебнику, они устно отвечали на вопросы оттуда, а последние двадцать минут я читал им «Тысячу и одну ночь». Когда я достал книгу и стал читать, они расселись на ковре вокруг меня, они так всегда поступали — видимо, их научили этому классе в первом-втором, и мне это нравилось. Я словно окружал их заботой и теплом. Или, точнее, это они наполняли обыденность теплом и заботой. С пустыми глазами, как будто обращенными в себя, слушали они восточные сказки, сидя возле колодца своей души, посреди пустыни разума, и смотрели на всех этих верблюдов, шелка, летающие ковры, джиннов и разбойников, мечети и базары, страстную любовь и внезапную гибель — все это, словно мираж, вставало на синих небесах их сознания. На сумрачном и обледенелом краю света, где они жили, трудно было придумать мир более далекий от их собственного, но для них это не имело никакого значения, для них все было возможно, все разрешено.

На следующем уроке у меня был норвежский с пятым, шестым и седьмым классами.

— Приступим, — скомандовал я, войдя в класс. — Садитесь и доставайте учебники!

— Вы чего, не в духе сегодня? — спросила Хильдегюнн.

— Не тяни время, — оборвал ее я. — Давайте, доставайте учебники. Мы сегодня будем работать в парах, то есть по двое. Хильдегюнн и Андреа, сдвиньте ваши парты. Йорн и Ливе. Кай Руал и Вивиан. Живее. Почему вы всегда так копаетесь?

Они стали сдвигать парты так, как я велел. Кроме Кая Руала. Упершись локтями в столешницу, тот обхватил ладонями щеки.

— Ты тоже, Кай Руал, — сказал я, — придвинь свою парту к парте Вивиан. Вы будете вместе работать.

Он посмотрел на меня и покачал головой. И снова уставился перед собой.

— Я тебя не спрашиваю, — сказал я, — ты обязан. Давай, живо.