Юность

Примерно в одиннадцать мы с Ингве пошли к машине Хьяртана — тот разрешил нам съездить на ней в Воген и докупить все, чего не хватало для рождественского ужина. Кислую капусту, красную капусту, пиво, орехов, фруктов, газировки, чтобы утолить жажду, которую всегда вызывает пиннехьёт. И еще несколько газет, если будут, чтобы мне скоротать время до вечера, потому что детские воспоминания о Рождестве укоренились в душе так глубоко, что я по-прежнему радостно предвкушал сочельник.

С мотающимися перед глазами «дворниками» мы проехали по двору, свернули в ворота и доехали до школы, где повернули направо и двинулись по узкой двухкилометровой дороге до Вогена, который в детстве казался недостижимо далеким. Для меня почти каждый метр дороги представлял собой особое место, а самое увлекательное было для меня связано с мостом над речкой — прежде я мог часами стоять там, вцепившись в перила, и смотреть в воду.

На машине весь путь занимал три, может, четыре минуты. Не будь я так привязан к окрестному пейзажу — и не заметил бы ничего. Деревья были бы обычными деревьями, фермы — самыми обычными фермами, и мост ничем не отличался бы от других мостов.

— Хьяртан какой-то странный, — сказал Ингве, — ему до всех остальных вообще дела нет. Или он полагает, будто других интересует то же, что и его?

— Не знаю, — ответил я. — Я вообще не понимаю, о чем он говорит. А ты?

— Разве что чуть-чуть, — сказал Ингве, — но на самом деле все не так интересно. Можно просто взять и прочитать.

Он свернул на парковку, машина остановилась, и мы пошли к магазину. Дверь открылась, и оттуда вышла женщина в длинном дождевике. Перед собой она вела маленького ребенка. Она удивленно уставилась на нас.

— Ой, это же Ингве! Ты приехал! — воскликнула она.

Это еще кто?

Они обнялись.

— А это мой брат Карл Уве, — сказал Ингве.

— Ингегерд, — она протянула мне руку.

Я улыбнулся. Ребенок прижался к женщине.

— У тебя же тут бабушка с дедушкой живут, — сказала она. — Ну точно, вот теперь вспомнила. Как я рада тебя видеть!

Я отошел в сторону и окинул взглядом залив Воген. Вода казалась совсем гладкой. Посредине к буйкам было пришвартовано несколько лодок. На фоне серого моря ярко алели буйки. Когда мы были маленькими, здесь причаливал паром из Бергена. Однажды мы тоже на нем плыли, ночью, и спали на жесткой лавке, а на пароме пахло бензином, кофе и морем. Это была настоящая сказка. «Командор» — вот как он назывался. А сейчас его сменили скоростные катера. Они сюда не заходят.

— Ты идешь? — спросил Ингве.

Я обернулся. Женщина с ребенком шли к своей машине.

— Это кто? — спросил я.

— Одна знакомая из Бергена, — сказал он, — с Хельге встречается.

Когда мы приехали, дома пахло моющим средством. Полы мама уже вымыла, а теперь принялась за подоконники. Рядом в кресле спала бабушка. Выжав над ведром тряпку, мама выпрямилась и посмотрела на нас.

— Кашу сварите? — спросила она.

— Давай я сварю, — предложил Ингве.

— Может, елку нарядим? — спросил я.

— Давай, если хочешь, неси ее, — сказала мама.

— А где она?

— Вообще-то я не знаю, — сказала она. — Спроси Хьяртана.

Я сунул ноги в сабо, которые были мне велики, и зашаркал в дом Хьяртана. Позвонил, открыл дверь, позвал его.

Ответа не последовало.

Я осторожно поднялся по лестнице.

Откинувшись на спинку кресла, Хьяртан смотрел на фьорд. На голове у него были огромные наушники, а ногой он отстукивал в такт музыке.

Меня он, судя по всему, не заметил. Если я откуда ни возьмись появлюсь перед ним, он наверняка испугается. Но иначе его внимание мне не привлечь. Кричать бесполезно — музыка играла так громко, что я даже с лестницы ее слышал.

Я вышел на улицу.

По тропинке от сеновала шагал дедушка. За ним семенила кошка.

— Ну как, нашел? — спросила мама, когда я вернулся.

— Он занят, — сказал я. — Музыку слушает.

Ингве вздохнул.

— Пойду сам схожу, — сказал он.

Спустя пять минут он втащил в прихожую большую растрепанную елку. Мы воткнули ее в тронутую ржавчиной крестовину и принялись развешивать игрушки из ящика, который откуда-то достала мама. Поев, я прогулялся по усадьбе, подошел к старым, обветшавшим норочьим домикам, спустился к черному озеру, мимо поляны, где раньше стояли ульи. Чуть поодаль, возле остатков фундамента стоявшего здесь когда-то дома, я закурил. Здесь не было ни души, не слышалось ни звука. Я бросил окурок в мокрую траву и направился к дому. Ботинки блестели от влаги. Мама ушла с бабушкой в ванную — помочь ей помыться. Ингве слушал дедушку, а дедушка сидел на диване, чуть склонившись вперед и упершись локтями в колени, и, как обычно, болтал.

Я уселся в кресло.