Юность Бабы-Яги

– Женщина, – с облегчением констатировал он. Потом перегнулся через нее и посмотрел на лицо. – Красивая, – с еще большим облегчением убедился Шурец. Потом напрягся и вспомнил имя: – Алена! – произнес он вслух уже радостно.

Алена проснулась от того, что подумала: ее кто-то зовет, но кто – понять было выше ее сил. Ей тоже было плоховато, но все-таки не так, как Саше. Она повернулась и узнала.

– Саша, – отозвалась Алена, с трудом разлепляя вспухшие губы, и потянулась к нему теплым, стройным и мягким телом.

Посталкогольная утренняя эрекция вновь бросила Сашу в открытые и готовые на всe объятия Алены, после чего она, пытаясь в свою очередь освежить пивом изнемогший организм, сказала:

– А сейчас у тебя лучше получилось, чем ночью.

– Еще бы, – сказал Шурец, откупоривая новую бутылку пива. – Я же пьяный был… В хлам. Какая уж тут любовь…

– Кстати о любви… – выпив и помолчав, задумчиво произнесла бывшая секретарша, а ныне – гетера сутенера Капитанского. – Ты мне о ней всю ночь говорил. И сказал, что женишься на мне, когда в Москву вернемся. Ты женишься? Или как? Или так будем?

– Ой, водка все, виски…

– Ах вот как! – приподнявшись на локте начинала Алена семейную ссору. – Значит это у нас с тобой все по пьянке вышло, так?

– Ну зачем ты, – попытался разрядить ситуацию уже веселый Шурец. – Ты же знаешь, что ты мне с самого начала понравилась.

– А жениться, жениться будешь? – тоже повеселела Алена и полезла на него сверху.

– Ну, там посмотрим… – томно сказал поэт, вновь входя в Алену, – конечно… что же… вполне возможно…

Но пока она ритмично извивалась над ним, будто танцуя, Саша увидел у нее на животе татуировку – красного с зеленью дракона, чей длинный хвост уходил в паховую область. И когда они переменили позу, он подумал, что женитьба на такой, повидавшей виды девушке, была бы с его стороны шагом опрометчивым. Но что, мол, тешить похоть в Москве время от времени, да еще, как он надеялся, бесплатно, – или, как говорят музыканты, – «на шару» – почему бы и нет. Каламбур лабухов «девочка на шару», родившийся из названия известной картины Пикассо, вспомнился ему очень кстати. И Шурец с неистовой силой, вновь и вновь продолжал бить красного дракона своим животом, пока Алена не застонала от глубокого удовлетворения, которое доставил ей поэт сегодняшним похмельным утром.

Виолетта с подругой

Бармен и одновременно хозяин заведения Бард был влюбленным, мстительным и практичным. Все три качества соединились в его реакции на нижайшую просьбу Лены взять ее обратно на работу. Виолетта стояла рядом и просьбу поддерживала. Бард, искоса поглядывая на нее, читал Лене грубую и унизительную нотацию. Что-то Лена понимала сама, что-то, но не все, чтобы совсем не огорчить, Вета ей переводила. Лена, как провинившаяся школьница, понуро стояла молча, лишь изредка поднимая на Барда страдальческие и виноватые глаза. Завершая нотацию, Бард сказал:

– О’кей. Первый и последний раз я тебя прощаю. Завтра приступишь к работе. Но!.. – повысил он вдруг голос и, будто выстрелил в Лену этим своим «но». Затем продолжил для Виолетты совершенно неожиданным, – но ты должна для меня кое-что сделать. Сейчас же, в моем кабинете наверху.

И мстительно глянул на Виолетту: понимает ли она, о чем речь?.. Она поняла, но удивилась. Эта реакция была единственной, но совсем не той, которую хотел бы видеть влюбленный человек, долгое время безуспешно ищущий взаимности. Ход был мальчишеским и глупым. Слабый отблеск ревности или хотя бы досады на ее лице желал бы видеть Бард, но увидел лишь удивление и, – может ему это только показалось, – насмешку.

Ему не показалось, насмешка была. Бард ведь выбрал для Лены вполне мужское и вполне похабное наказание – сексуальную компенсацию за многодневный прогул. Понятное дело – назло Вете, так как Лена была ему в принципе и даром не нужна, но это «назло» своей цели не достигло. Что же касается Лены, то, конечно, можно было бы сказать, опираясь на предыдущие эпизоды ее жизни в Бельгии, что ей тут фатально не везло с мужчинами, но только не в данном случае. Выбранное для нее Бардом наказание было для нее скорее удовольствием. Поэтому она, притворно вздохнув и успев посмотреть на Вету с нескромным превосходством, но одновременно и – как бы извиняясь, – с лицемерной неохотой побрела за барменом искупать свою вину.

Место бармена занял на время один из двух его помощников, а Вета села за стойку и заказала себе апельсиновый фрэш. Извиняющийся взгляд подруги, которую на 5 минут, но все же предпочел Вете этот дурак Бард, – только развеселил ее.

«И впрямь дурак, – подумала Виолетта, – неужели он действительно считает, что такой бестолковый и беспомощный жест в ее сторону может подтолкнуть ее к решению побыстрее выйти за него замуж. Ну дурак! Не понимает, что все – наоборот. Теперь уж точно не выйдет! Даже в самом крайнем случае, даже если уж совсем ничего не получится с миллионером, даже если все рухнет и она уступит, то все равно не ему, придурку бельгийскому, недоумку из бара».