Юность Барона. [3 книги]

Самое обидное, что Самарина в наблюдениях и оценках своих не ошиблась: с некоторых пор Елена и в самом деле перестала ощущать себя Женщиной. И близких интимных отношений со Всеволодом у нее и в самом деле не было примерно… Даже и не вспомнить с ходу — сколько месяцев кряду. Но, в отличие от Люськи, которую всегда окружали поклонники, любовников Елена не имела и даже не помышляла о них. Нет, она не была ханжой, но ложиться в постель с чужим мужчиной просто так, "для здоровья", считала пошлым, а влюбляться столь безоглядно и часто, как делала это Самарина, не получалось.

Понятно, что признавать правоту подруги в данном случае Елена никогда бы не стала, но и врать самой себе попросту глупо. А с подобной самооценкой новую жизнь, согласитесь, не начнешь. Да и взаимной любви не добьешься…

Противно скрипнувшая дверь вывела Елену из невеселых размышлений.

— А Люська и где? — вопросила заглянувшая в подсобку уборщица, служившая при Русском музее, наверное, еще со времен Александра III.

— Она в Публичную библиотеку пошла, тетя Паша.

— Есть нужда туды ходить, когда у самой, под носом, натуральный публичный дом.

— А что стряслось?

— Занова́ фановую в сортире порвало. Говно аккурат в ее запасники́ текёт.

— О господи!

Елена торопливо набросила на себя казенный хозяйственный халат и, раздраженно пробормотав: "Одним фильдеперс, другим — фекалии", — бросилась на борьбу с дурнопахнущей стихией…

* * *

Пока подчиненный капитана Иващенко использовал выделенные для восстановительного сна часы неподобающим образом, сам Валентин Сергеевич стоял перед столом Томашевского и терпеливо ждал, когда на него снова обратят внимание. Вот только, завершив телефонный разговор, начальник еще нарочито долго и нарочито резкими движениями красного карандаша расчеркивал поданный ему документ.

Наконец Петр Семенович отложил карандаш, откинулся на спинку кресла и не без яда уточнил:

— Ты сам-то читал? Или подмахнул не глядя и мне приволок? Ну чего стоишь-маячишь? Садись.

Иващенко подсел к столу, положил перед собой красную папку с золотым "секретно":

— Читал. Разумеется.

— Прелестно, — Томашевский уткнулся в собственноручно подчеркнутое и, не без сарказма, зачитал вслух:

— "По стечению обстоятельств, вагон случайно сорвался с маневровой горки, покатился вниз и случайно столкнулся…" Три "случая" на одно событие — не многовато ли?

— Согласен. Могли иные синонимы подобрать. Хотя… Обилие лишних слов не может способствовать рассеянию скуки жизни.

— Чего сейчас сказал?

— Это не я. Это Максим Горький.

— Вот-вот, ключевое слово "горько". Горько сознавать, что твои сотрудники, снимая с себя ответственность, спихивают черновую работу на других.

— По правде, я сам распорядился, чтобы ребята передали материалы в железнодорожную милицию, — взялся выгораживать своих Иващенко. — Считаю, это сугубо их подведомственность. Сто восьмая, часть первая УК. До трех лет.

— Нет, я решительно отказываюсь тебя понимать! Валентин Сергеевич, ты сейчас сам себя слышишь?

— Слышу.

— А если бы на станции произошел взрыв? Представляешь, какие могли быть последствия?

— Да не могла она взорваться. Там цистерна старорежимная, австрийского производства. Судя по следам от пуль и осколков на бортах, две войны прошла. Ее разве из пушки прямой наводкой прошибить можно. А тут — вагон-порожняк.

— Хорошо, я обязательно озвучу на докладе руководству твое особое мнение. А покамест отзовешь материалы у милиции и отдашь на доработку людям Синюгина. Раз уж твои архаровцы в упор не видят разницы между нарушением технического режима и возможной диверсией.

— Да какая там див…

— Я сказал: отзовешь, передашь и доложишь! — хлопнул ладонью по столешнице Томашевский. — Теперь второе: москвичи все телефоны оборвали, торопят с делом Гиля. Что-нибудь там вытанцовывается? Или обратно скажешь: не по вашему профилю?

— Работаем по Гилю, Петр Семенович. Но, сами понимаете, и объект, и тема непростые.

— А у нас, Валентин Сергеевич, простых тем не бывает. Мы, между прочим, государственной безопасностью занимаемся, если ты вдруг подзабыт.

Долго, слишком долго раскачиваетесь. Телодвижений лишних много, а конкретных результатов нет. Может, тебе людей подкинуть, в помощь?

— Сами справимся.

— Ну гляди, — коротко произнес Томашевский. Причем таким тоном, что можно было догадаться: он и без того полагал, что людей Иващенко добавлять не нужно.

— А что касается результатов… Вот, к примеру, внедрение Кудрявцева в целом, можно считать, прошло успешно. Он пользуется у Гиля если не полным, то близким к тому доверием. Не далее как вчера вечером введен им в дом крестницы. Представлен. Обласкан.

— Погоди-ка! Это которая крестница? Чью сестру мы отрабатывали? Как бишь ее? Кашинская? Каширская?

— Кашубская Нелли. Да, она самая.

— Очень интересно, — Томашевский потянулся к телефону и ухнул в трубку: — Литвин! Вызови Кудрявцева.

— А Кудрявцев… его… он сейчас не в конторе, — нехотя признался Иващенко, понимая, что далее последует очередной нагоняй. Нет, до крика и прямых жестких слов дело не дойдет, вот только легче от этого все равно не станет.