Юность Барона. [3 книги]

— Оно как посмотреть. Тебя вон в свое время не очко сгубило, а всего-то двадцать два. Короче, прочь сомнения!.. Молчишь? Прекрасно, молчание — знак согласия. Когда думаешь с Хрящом пересечься?

— Завтра у Валюхи, на Маклина, в честь ейных именин гулянка намечается. Может, Хрящ там и нарисуется.

— Во-от! Отличный повод! За чужим хмелем всякое мелем… А что за Валюха?

— Да ты ее не знаешь. Крановщица новая, из "Мутного глаза".

— А, Валька Гуманистка? Знаю, конечно.

— Почему Гуманистка?

— Потому что сменщица ее, тетя Фрося, из расчета на пять кружек пива две чайные ложки стирального порошка сыплет. А Валька — всего одну… Ладно, Вавила, давай действуй. Завтра хорошенько погуляй на аменинах, а потом сразу мне отзвонись, как оно прошло. С учетом выходных — можешь смело жарить на домашний. Но в пределах разумного. Я к тому, что по ночам имею дурацкую привычку спать…

Глава вторая

— Владимир Николаевич! Просыпаемся!

Кудрявцев с усилием открыл глаза и увидел перед собой лицо проводницы Машеньки.

— Встаем-встаем. Прибыли. Ленинград.

— Как?! А сколько времени?

— Времени — строго по расписанию, — не сдержала ухмылочки проводница. Впрочем, тут же сочувственно добавила: — Я вам минералочки холодной принесла. Это Михаил Васильевич обеспокоился. За ваше самочувствие.

— А где он сам?

— Так ушел уже. Самый первый из вагона выкатился. И, между прочим, как огурчик.

— А, черт!

Кудрявцев спрыгнул с верхней полки, судорожно оделся, после чего сковырнул пробку боржому и жадно присосался к бутылке. Искренне в эту минуту сожалея, что не озаботился перед отъездом спуститься на этаж к химикам и разжиться антипохмельными таблетками. Секретнейшая, между прочим, разработка. И одна из тех немногих, что не во вред, а исключительно во благо человеку.

— Что, товарищ генерал, морген гутен не бывает?

В дверном проеме купе, насмешливо скалясь, стоял Яровой. Собственною персоною.

— Пашка! Здорово, чертяка!

Старые друзья синхронно шагнули навстречу и крепко обнялись.

Затем, расцепившись, взялись жадно рассматривать друг дружку.

— Забурел! Забурел, командор! Щечки наел, брюшко отпустил!

— Так чем нам, пенсионерам, еще заниматься? Это вам, в генералитете, по статусу положено быть стройными да поджарыми. Хотя, если начистоту, видок у вас, товарищ генерал, неважнецкий. Оно и понятно. — Яровой выразительно скосил глаза на столик. — С двух-то бутылок коньяка.

— С трех. Еще одна, пустая, под полку закатилась.

— Ого! А сколько ж, стесняюсь спросить, было певцов?

— Двое.

— Обалдеть! Не стареют душой ветераны. Да ты, Володька, пей-допивай свою минералочку-то. Хотя в подобном состоянии пивко всяко пользительнее. Кабы знал, захватил бы из дома "Жигулёвского".

Допивая боржоми, Кудрявцев продолжал разглядывать Пашу. Время его не пощадило: изъеденное морщинами одутловатое лицо, набрякшие мешки под глазами и обильная седина, почти целиком победившая былую чернь некогда шикарной шевелюры. В довершение к облику — оно, не брюшко, но самое натуральное брюхо. Кудрявцев был старше Ярового на несколько лет, однако в сравнении с ним, даже в нынешнем похмельном состоянии, выглядел чуть ли не плейбоем.

— Я пока на вокзал ехал, пытался подсчитать: это ж сколько мы с тобой не виделись? Получается, почти двадцать лет?

— Даже больше двадцати. С января 1942-го.

— Одуреть! Так, ты мне главное скажи: у тебя на сегодня какой распорядок?

— Да, собственно, никакой. Завтра, во второй половине дня, надо к вам на Литейный проскочить. Но это уже перед самым отъездом. А сегодня я в полном твоем распоряжении. Разве что с гостиницей определюсь.

— Никаких гостиниц! У меня на даче заночуешь.

— Так ты еще и дачник?

— И дачник, и огородник, и садовод, — с гордостью подтвердил Яровой. — А еще автолюбитель.

— Мужчины! Может, вы все-таки продолжите разговоры на перроне? — сунулась в купе проводница. — Состав вот-вот в депо двинется. Мне, конечно, не жалко, но…

— Нет-нет, красавица. Хоть наш бронепоезд и стоит на запасном пути, в депо нам пока не требуется. Володька, у тебя, кроме портфеля, еще какая поклажа имеется?

— Нет.

— Тогда двинули. Машина у меня на кругу. Правда, заранее извиняюсь, что не ЗИМ.

— Переживу как-нибудь. Кстати, портфель я еще в состоянии носить сам.