— И я рад тебя видеть. На том же месте, в тот же час. Времена года меняются, вожди меняются, и только будка старого Халида…
— Э-ээ, верно гаварышь, старый савсэм Халид стал. Но так вэдь и ты не маладеешь? Тут седой, тут мала-мала марщины, там — снова марщины.
— Странно, — усмехнулся Барон. — А вот женщины мне совсем другое говорят.
— Ай, брось! У того, кто на женщину смотрыт, ума мало. У того, кто иё слушаэт, — ещо мэныне.
— Мудро сказал, Халид.
— Прысядем? На задныце правды тожа нэту но, как гаварил паэт: мартышка к старасти савсэм слабая стала, да.
— Присядем.
Мужчины устроились на сыскавшихся за будкой пустых деревянных ящиках из-под картошки.
— Вот, маленький подарочек тебе, — Барон достал пачечку табака, испещренную восточной вязью. — Жулики из Одессы по случаю подогнали. Контрабандный товар.
— Неушта измирский? — восхитился Халид, внюхиваясь и закатывая глаза. — Ай, хараш-шо! Тешекюр эдэрим, Барон. Балуешь старика… Можэт, па случаю встрэчы партыю шеш-бэш?
— Разве что одну. У меня не так много времени.
Невзирая на "слабость мартышки", старик довольно проворно метнулся в свою будку, возвратился с доской, споро расставил камни и вытянул руки со сжатыми кулаками.
Барон легонько шлепнул по ближнему — в нем было пусто. Довольный Халид сбросил кубики, и потекла неторопливая игра в нарды. История, надо сказать, умалчивает, почему именно эта древняя восточная игра сделалась такой популярной в советских лагерях.
— Как пажываэшь, Барон?
— Ничего живем. Кору жуем, пням молимся.
— Обоймя ногамы на путь исправлэния не встал ещо?
— Так ведь: и рад бы в рай, да грехи не пускают.
— И эта правыльна. Нэчего там дэлать, в раю. Скушна.
— Ну, учитывая, что в аду я уже побывал…
— Эта кагда?
— В 1950-м. Когда в бухту Ванино попал. А оттуда — пароходом на Колыму.
Халид задумался, перебирая в мозгу названия своих этапных географических пунктов.
— Нэт. Дотуда нэ добырался.
— Уверяю, в данном случае ты ничего не потерял.
— "Ванина" — это которая из пэсни? Харошая.
— Песня хорошая. А вот зона — не очень.
— Сукы мутылы?
— И
— Да-а, были врэмэна, — понимающе покачал головой Халид. — Но как гаварят у нас на родыне: "Аружие в руках — ещо толька палавына дэла". Эта к таму веду, что, туда-суда, вырвалса?
— Скорее, ноги унес, — усмехнулся Барон.
— Панятна.
Старый сапожник небрежно выбросил "шесть-шесть", подвигал камни и как бы между прочим поинтересовался:
— Какымы караваннымы тропамы тэбя нынчэ вэтэр прынес?
— Да так: Москву посмотреть, себя показать.
— Эта правыльно. Тэбе, Барон, в тваем нынэшнэм палажении абязательна сэбя паказывать нада. Луды пра тэбя с уважениэм гаварят, да. А уважениэ — мала заслужыть, его сахраныть нужна.
— А что за люди?
— Правыльные. Бэрла, Брыллиант. Тожэ и Варшава.
— Даже так? Хм… За Варшаву отдельное спасибо. Сильный человек.
— Харошый, да, — подтвердил Халид. — Можэт, чэм магу, туда-суда, памочь?
— Может, и можешь, — Барон выбросил "три-два", сделал ход, после чего поставил на колени чемоданчик и достал из него металлическую пластину с оттисками ключей Мадам. — Остались еще в столице умельцы? Или всех горных мастеров подрастеряли?
— Зачэм растэрялы? Харошые мастэра при любой власты бэз работы нэ останутся, да?
Халид всмотрелся в пластину:
— Размэр точный? Или нужна ещо? Плус-мынус, туда-суда?
— В принципе, запасной "плюс-минус" не помешает.
— А?..
— Верхний — влево и чуть назад, — считал вопрос Барон. — Нижний — два оборота направо.
— Панятна. Кагда нужна?
— Завтра к утру сможешь?
— Сделаем, дарагой. Прихады утром, будэт гатова, да.
— Премного. Ты не в курсе, Шаланда со своей кодлой по-прежнему в Сокольниках на якоре стоит?
— А куда он аттуда дэнется? Нэ тот Шаланда стал. Бэгут от него луды.
— Что так?
— Фарт где-та растэрял. Навэрная, сглазыл кто?
— Фарт — дело наживное. А в сглаз лично я никогда не верил, — возразил Барон, окидывая задумчивым взглядом положение на доске. — Однако, товарищ Ботвинник, по ходу того — партия.
Он вытащил бумажник и достал две синие пятирублевые бумажки.
— Атыгрыватьса будэшь? — предложил Халид, забирая выигрыш.
— Другим разом. А сейчас все, шабаш. Пора мне. Рад был сыскать тебя в добром здравии.
— Э-эээ! Пагады, дарагой! Так дэла нэ дэлаются. А пасидеть? Выпить-закусыть? Туда-суда?
— Извини, дорогой, но сегодня у меня еще дела. Вот завтра утром зайду, тогда и устроим "туда-сюда".
— Абыщаишь?
— Слово даю.
— Харашо. Тагда ступай, да завтра.
Попрощавшись, Барон ушел, а старик-сапожник тяжело поднялся с ящика, осмотрелся по сторонам и махнул рукой пареньку, что вертелся неподалеку, возле яблочных рядов:
— Санька! Хади суда!
— Чего, дядь Халид? — услужливо подскочил паренек.
Старик достал из будки старую газету и завернул в нее переданную Бароном пластину:
— Вазьмы эта и атнесы до Кастыля. Скажэшь, Халид прасыл сдэлать завтра к утру. С запасом.
— Хорошо, дядь Халид.