Юность Барона. [3 книги]

(В данном случае я был абсолютно солидарен с Грибановым, некстати припомнив своего предыдущего персонального шофера с очаровательной фамилией Миляга. Тот еще был упырёныш! У-ууу!)

— Извини, Владимир Николаевич, я тебя перебил.

— Так а что тут еще скажешь? Книгу, понятное дело, не выпустили, зато была поставлена задача добыть оригиналы рукописей. Но, так как грубо надавить на водителя Микояна и на человека, "самого Ленина возившего", проблематично, работу взялись вести негласными методами. Проверка квартиры и дачи ничего не дала — тетрадей не нашли. А тут, весной 1941-го, Гиль собрался на юга, в санаторий, и тогда было принято решение подселить меня к нему в номер.

— А почему именно тебя?

— Скорее всего, исходили из того, что я только-только перевелся в Ленинград из мурманского аппарата. Меня тогда не то что в Москве — в Питере в лицо мало кто знал.

— И как была сформулирована задача?

— Втереться в доверие. Доходили слухи, что Гиль весьма резок на язык и в своих суждениях частенько бывает не сдержан. Так что я работал легенду молодого партийца, который искренне считает, что взятый Сталиным курс все больше отклоняется от установок, завещанных Ильичом.

На столе у Грибанова спасительно заголосил один из пяти телефонных аппаратов.

Олег Михайлович снял трубку и ответил на нечто, коротко поведанное, еще более лаконичным "Есть!".

— Семичастный вызывает. Ты вот что, Владимир Николаевич, посиди здесь и обязательно дождись меня. Я постараюсь скоренько освободиться, и ты мне за остальное дорасскажешь. Ей-богу, дико интересно. Особенно с учетом того обстоятельства, что я подумываю… — Грибанов доверительно и чуть смущенно улыбнулся, — подумываю на досуге беллетристическими опытами заняться.

— О как?

— Только, чур, строго между нами! Как говорится, если гора не идет к Магомету, приходится… Пора, пора уже, Владимир Николаевич, чутка приоткрыть, так сказать, завесу и осветить для советских читателей некоторые аспекты нашей нелегкой службы. На одном майоре Пронине на идеологическом фронте далеко не уедешь.

— Наш ответ Яну Флемингу?

— Типа того, — хохотнул Олег Михайлович, подхватывая со стола папку с тисненым золотым "Для докладов". — Все, я ушел. Там в шкафчике, ну да ты в курсе, коньячок армянский имеется. Плесни, коли есть такое желание. Закусь — в холодильнике…

Хозяйским предложением плеснуть я воспользовался незамедлительно и в полной мере. Но вот предстоящая перспектива дорассказать вдохновляла куда как меньше.

Посвящать генерал-лейтенанта Грибанова в подробности обстоятельств подлинной смерти Елены Алексеевой я, разумеется, не собирался. И дело тут было отнюдь не в личных амбициях и обидах. Нуда, ну обскакал меня в свое время этот "пермяк соленые уши" по служебной лестнице. Так ведь иначе и быть не могло: по рассказам людей знающих, наш Олежек еще на заре туманной юности слыл зело ретивым товарищем.

Ну да, прослеживался в наших отношениях эдакий подтекстный антагонизм. Но это, скорее, проистекало от того, что Грибанов по службе и по жизни был следаком. Тогда как я всегда — как был, так и, надеюсь, остаюсь — оперативником. Те немногие, что в теме, прекрасно поймут, о чем я. Остальные, которые незнающие, просто поверьте на слово — пропасть колоссальная.

Нуда, опять-таки, не в этом соль и суть. Просто в подробности смерти Елены некогда было посвящено всего-навсего шестеро глубоко грешных мужиков. Ровно половина из них давно покинула этот, столь же грешный, мир. Остались Гиль, Пашка и я.

(Если, конечно, и Пашка к этому времени… тьфу-тьфу-тьфу!.. Я ведь с той поры, как перевелся в Москву, так ни разу и не удосужился выйти с ним на связь. Сука такая!)

Словом, как некогда высказался Ильич, "узок круг этих людей", и лично я не видел никакого смысла расширять его. Хотя бы и за-ради будущих литературных экзерсисов Олега Михайловича…[40]

Ленинград, май 1941 года

— …День добрый, Петр Семеныч. Говорят, вы меня искали?

— Не просто искал — обыскался! — хмуро отозвался Томашевский, отходя от окна и возвращаясь в свое массивное старорежимное кресло. Кое, согласно местечковой мифологии, помнило еще вес седалища самого вице-директора полицейского департамента Петра Рачковского. — Присаживайся, Валентин Сергеевич. Где тебя с самого утра черти носят?

— Мотался со своими парнями на обыска в адреса братьев Зиганшиных, — пояснил Иващенко, подсаживаясь к столу.

— А что, без чуткого руководства твои парни сами справиться уже не в состоянии?

— Почему же? Просто мне самому было любопытно.

— Ну да, ну да. В этом мире вообще очень много… любопытного.

— Что-то случилось? — угадал настроение начальника Валентин Сергеевич.

— Вчера вот здесь, на этом самом месте, где сейчас сидишь ты, у меня гостил Гиль. Как тебе сюжетец? Любопытный?

— Что? Гиль снова в Ленинграде?!

Томашевский посмотрел на часы:

— Убыл дневным московским поездом четверть часа назад. И мне странно слышать, что ты, Валентин Сергеевич, за это не в курсе. Тогда как один твой сотрудник, напротив, очень даже…

— Вы это сейчас кого имеете в виду?