Юность Барона. [3 книги]

— Давай-давай, раздаривай. Ты же у нас богатей! Все, хватит тут рассиживаться!

Митяй виновато посмотрел на Барона:

— Васька, запиши адрес: Якиманка, 27, квартира 12. Два звонка. Завтра я цельный день дома, так что жду в любое время.

— Я сказала: пошли! Будет еще гостей зазывать.

— Да погоди ты, в самом деле! Дай хошь по последней с человеком перекурить? — начал потихонечку заводиться Митяй.

Он вытащил из кармана смятую пачку "Беломора" и досадливо сплюнул:

— Тьфу ты! Вот непруха: Васьк, мои, оказывается, мы с тобой обратно скурили.

Барон молча подхватил свой чемоданчик, опустил глаза на Митяя и всмотрелся, запоминая, как смотрел всегда, прощаясь надолго.

В этом его взгляде было сейчас всё: и радость нежданной встречи, и жгучая боль за старшего товарища, за то, сколь жестоко и несправедливо обошлась с тем судьба. Равно как и боль за самого себя, за свою маску блатаря, не позволяющую быть настоящим даже с человеком, который некогда спас ему жизнь. Боль за то, что едва ли им будет суждено увидеться в этой жизни снова.

Стыдясь невольно выступившей слезинки, Барон торопливо сунул руку в задний карман, достал тяжелый мельхиоровый портсигар и, наклонившись, сунул Митяю.

— Это чего?

— А это… тоже… считай, подарок, — сглотнув ком, пояснил Барон и, не прощаясь, быстро зашагал вверх по улице.

Так и ушел: в одной руке чемоданчик, в другой — глиняная кошка с трещинкой.

— Дай глянуть! — Мегера грубо выхватила портсигар, повертела в руках, заглянула внутрь: — Матерь Божья! Твой боевой товарищ, он что — миллионер?

— С чего ты взяла?

— Так ведь… деньги тут, в портсигаре. Целых двести рублей!

— У-уу!!! — резко изменившись в лице, не то завыл, не то заскулил Митяй.

— Э-э-ээ… ты чего?

— Эх, Васька-Васька… Он… он не придет. Ты хоть это понимаешь, нет? Не придет он завтра… Никогда больше не придет! Можешь ты хоть ЭТО понять?!!

— Мить, не надо! — Лишь теперь начиная что-то такое соображать, жена осторожно погладила мужа по голове. — Слышишь? Что уж теперь?

— Сходи в гастроном, возьми чекушку, — утирая рукавом слезы, глухо приказал Митяй. — Вот прямо сейчас.

— Мить, может, не надо?

— Я сказал: иди и купи мне бутылку! Быстро! И папиросы!.. У-ууу, курва!

Мегера испуганно отшатнулась — ТАКИМ своего мужчину она не видела никогда.

Сгрузив на землю кошелку, женщина покорно направилась в гастроном, а ее мужчина — безногий инвалид с навсегда солдатским, обветренным и морщинистым лицом — так и продолжал неподвижно сидеть, невидяще уставившись в направлении, в котором растворился Барон.

Сиротливым рядком стояли рядом пустые пивные кружки. Будто немые свидетели того, что эта мимолетная эмоциональная встреча не пригрезилась, а случилась наяву…

Рассказывает Владимир Кудрявцев

Олег Сергеевич услужливо раскатал серый ватманский рулон стенгазеты, придавил края предусмотрительно снятыми с полок томиками Ленина (порядковые №№ 16–19) и ткнул пальцем в обведенную красным карандашом рукописную передовицу:

— Вот. Эта заметка.

Я нацепил очки и взялся читать.

"…Более ста лет лежит в могиле Маркс. Но он жив, он действует, он поднимает на ноги рабочие массы, он поднимает целые континенты, и облик его — облик великого борца, великого человека — жив. А все те, кто хочет уничтожить огнем и мечом его ученье, исторически мертвы, хотя все еще скалят зубы, потрясают кулаками. От них останется смрад и мокрое место…."

Далее, теми же пером и тушью, было выведено в такт предыдущему:

"…Вот сижу я в пустой аудитории и, вместо того чтобы пойти в кино или на танцы, вынужденно пишу всякую фигню. И ведь все равно не найдется ни одного человека, который этот бред дочитает до конца".

После этого заметка, как ни в чем не бывало, лилась по накатанной:

"…А когда улягутся исторические бури, засияет солнце социализма над всей землей, над нею будет реять знамя Маркса и Энгельса, Ленина и Хрущева…"

Затем текст вновь прерывался. Явно наболевшим:

"…Когда же наконец наш секретарь комитета комсомола тов. Ляпунов сдохнет от белой горячки?.."

Концовка была выведена с душой: "…величайших сынов рода человеческого!"

Подпись выдавала: "студкор Сидоров".

— Ну и?

— В каком смысле? — выпялился на меня Марков.

— Какого беса ты мне эту наглядную агитацию приволок?