Словно бы смывая с себя поведанную Томашевским информацию…
Обильно потея, Хромов сосредоточенно тыкал пальцем в клавиатуру "Ремингтона" образца 1905 года. Причем к каждому тычку он прикладывал такое усилие, что со стороны казалось, будто он не печатает текст, а характерным движением указательного пальца методично вгоняет в машинку канцелярские кнопки.
— Вовка! Как пишется "некоммуникабельный"?
— А? Что? — запоздало и непонимающе среагировал на вопрос Кудрявцев.
— Я говорю: коммуникабельный — два "мэ" или одно?
— Два… Да какая, на хрен, разница?
— Большая, — рассудил Хромов, весомо втыкая вторую "мэ". — Знаешь как нас в свое время сельский учитель наставлял? "По грамоте осекся — вот цифирь и не далась…" Да, ты часом не в курсе: где у нас Яровой шлындает?
— Понятия не имею.
— Да что с тобой, Володька, такое творится-то, а? Такое ощущение, словно бы с прошлой недели не с той ноги жить начал? Или все Леночку свою забыть не можешь?
— Да пошел ты!
— Але! Товарищ Кудрявцев! За языком следи! А то ведь я тоже могу. На лубочную прозу перейти!
Глуша зарождающиеся страсти, с противным скрипом приоткрылась дверь, и в кабинет заглянул Иващенко:
— Кудрявцев! Выйди, потолковать нужно. Хромов!
— Я!
— Когда дверные петли смажете? Если самим лень жопу оторвать, напишите заявку коменданту!
— Уже.
— Что?
— Вот, видите, Валентин Сергеевич: сижу — печатаю. Заявку.
— Тьфу! Трепач!..
Длиннющий и безликий ведомственный коридор в эти дневные часы был традиционно пустынен — основная движуха, как правило, начиналась здесь ближе к ночи. Какое-то время старый да малый молча стояли в коридоре друг против друга: Кудрявцев вопросительно смотрел на Иващенко, а тот продолжал держать паузу, не зная с чего начать.
Наконец решился:
— Долго и обстоятельно я с тобой, Володя, потом говорить стану. А пока ответь мне только на один вопрос: ты что, в самом деле изнасиловал жену инженера Алексеева?
— Я… я… я не насиловал… Елену…
В уголках глаз Валентина Сергеевича вспыхнули крохотные огоньки надежды. Впрочем, как вспыхнули, так и погасли.
Ибо далее последовало вымученное кудрявцевское:
— Я… я люблю ее.
— Что?! Что ты сейчас сказал?
— Я люблю ее.
Иващенко среагировал на подобное заявление мгновенно и сверхэмоционально: сперва побагровел, блеснул исподлобья глазами, а затем с силой, которой от него никак нельзя было ожидать, мощно заслал Володе в челюсть.
Не готовый к такому повороту, Кудрявцев взмахнул руками и без крика, но с грохотом свалился на пол.
— Оппаньки! — обалдело выкатился из кабинета среагировавший на шум Хромов. — А чего это вы тут… э-эээ?..
— Дверь закрой! — рявкнул Иващенко. — С той стороны!
Михалыч счел за благо и в самом деле ретироваться.
Тем временем Володя, приходя в себя, начал бессознательно мотать головой, от чего во все стороны стали разлетаться капельки засочившейся из носа кровавой юшки.
Иващенко присел на корточки и отчаянно, с болью зашептал:
— Что ж ты наворотил-то, Володя?! От кого-кого, но от тебя никак не ожидал. Такой вот подлянки. Ладно бы сам себе, ладно мне, но ты же всем парням нашим в тапки нагадил. Они-то почему должны страдать за дурь твою несусветную? За твое в паху шелудение?
— Валентин Сергеевич… дядь Валя… я…
— Головка от буя! Сегодня же, по возвращении Ярового, сдашь ему дела. А пока его нет — сядешь и напишешь подробнейший доклад о своих амурных похождениях. Разрешаю в вольной форме и без физиологических подробностей. А завтра, в 15:00, с докладом и с вещами явишься ко мне в кабинет. Ты все понял?
— Да-да, я понимаю. Я готов уже сегодня.
— К чему ты готов?
— Можете арестовать меня прямо сейчас.
— Тьфу, идиот! — распрямляясь, досадливо сплюнул Иващенко. — Явишься ко мне за командировочным предписанием. И тем же вечером — с глаз моих долой. Ясно?
— Так точно, — Володя с усилием поднялся на ноги.
— И еще. Памятью твоего покойного отца, а моего лепшего кореша заклинаю: не вздумай застрелиться! Потому как подобная ложка меда в ту бочку дерьма, которую ты нам подогнал, если погоду и сделает, то — штормовую. А у нас сейчас и без того — хренова туча баллов по шкале какого-то… блин, запамятовал… в общем, некоего еврея. Осознал ситуевину?
— Осознал.
— Тогда иди умойся, чтоб народ лишний раз не нервировать. Своим внешним видом.
Кудрявцев послушно поплелся по коридору в направлении уборной, а Иващенко сунул голову в кабинет и скомандовал:
— Хромов!
— Да пишу я коменданту, пишу! — включил дурака Михалыч. — Вот дались вам эти, прости господи, петли!
— Вот-вот, очень верное определение. Петля и есть… Бросай свою писанину и пошли со мной.
— Куда?
— Михалыч! Не доводи до греха!
— Есть не доводить. В смысле — уже бегу…
Состоявшаяся на следующий день приватная беседа Валентина Сергеевича Иващенко с Володей Кудрявцевым продолжалась в общей сложности около двух часов. Скрытая аудио— и открытая стенографическая записи данного, как нетрудно догадаться, весьма непростого разговора не велись, так что тезисы оного для истории не сохранились. Ну да, возможно, что и к лучшему…