Юность длиною в сто лет. Читаем про себя. Моледежь в литературе XX-XXI вв.

Но «Вор» – не проходной «дюдик», это сложнейший по литературной технике интеллектуальный роман (впрочем, и увлекательный необычайно). Кажется, в нашей словесности это лучший пример романа, где автор демонстративно использует ходы и штампы бульварной беллетристики, но не высмеивает их, а насыщает глубоким философским смыслом и удивительной «жизненностью», социальной и психологической достоверностью. Знаете: как будто ожил примитивный лубок и оказался иллюминатором, за которым – космос. Это и в характере самого Леонова было: недаром писатель любил цирк – искусство вроде наивное, простонародное, но на грани смертельного риска. Циркачка Татьяна и будет одним из персонажей романа. Она – сестра главного героя Митьки Векшина.

Впрочем, совсем важных (смыслонесущих) образов в романе несколько. Давайте уж по порядку.

Итак, Митька Векшин, бывший красный командир, который так и не смирился с реалиями новой экономической политики – НЭПа. Разве за буржуйское наглое благолепие нэпманов сражался он с беляками, рискуя жизнью – и не щадя чужой жизни?.. Как проклятье тех страшных лет живет в его памяти один эпизод. Когда под ним убит был любимый конь, Векшин отмстил врагу: отмахнул шашкой руку юного белого офицерика, бросив помирать его, истекающего кровью, у дороги. Как и другие герои романа, Митька Векшин явно имеет переклички с образами Достоевского – с Рогожиным, прежде всего. Как и Рогожин, он растаптывает свою любовь (правда, физически не убивая ее). В условиях НЭПа Векшин становится «медвежатником» (спецом по вскрытию сейфов) и главным вором, «авторитетом» на Благуше – в районе Москвы, внешне тихом, но тут такие подземные горючие ключи криминала бьют!..

Любовь Митьки – до революции дочь состоятельного отца Маша Доломанова, а в в 20-е – «маруха» бандита Агея Манька Вьюга задумывает кровавую месть Митьке за свое поруганное чувство. И, конечно, в ней угадываются черты Настасьи Филипповны.

Но есть в романе и персонажи, характерные для 20-х советских годов. Это и бывший помещик («бывший человек») Манюкин, и поднявшийся «нэпак» (предприниматель) лихоусый Николка Заварихин, и советский чинуша Чикилёв. Сей последний особенно важен автору, он его главный идейный оппонент в романе. Чикилёв мечтает о царстве посредственности и тотальном контроле над членами общества: «Нет-с, человека с его раздумьем нельзя без присмотру через увеличительное стекло оставлять!» Впрочем, Чикилёва пронзает порой страшная мысль: а что, если и он тоже – не положенный в его идеальном мироустройстве гений?..

Эта живая, беспокойная галерея образов большей частью придонной Москвы 20-х интригует, спорит, философствует, любит и ненавидит, мстит и устраивает свои криминальные и не очень «бизнесы», помирает, погибает, убивает. И нет-нет, то один, то другой персонаж напрямую вступает в разговоры-споры с писателем Фирсовым, который вроде (а не Леонов) пишет о них. Судачат, торгуются – выпрашивают судьбу полегче, страниц на себя побольше, ведь Фирсов здесь креатор и кукловод. А между тем, порой мимоходом, герои высказывают заветнейшие леоновские мысли, в основе которых – жестокое сомнение во всем, что кажется «святым» людям не рассуждающим, что казалось тогда «политически единственно верным», бесспорным…

И о судьбе России, ее народа – очень здесь много до сих пор злободневных идей!

Остроту своего раннего романа (Леонову было 27, когда он его создал) писатель чувствовал постоянно. Недаром, через тридцать лет он заново прошелся по нему, уточняя смысловые узлы, язык.

Какую – первую или вторую – редакцию предпочесть?

С любой не прогадаете…

Цитаты

«…вверху, в пространствах, бушуют звезды, а внизу всего только люди… но какой ничтожной пустотой стало бы без них все это! Наполняя собой, подвигом своим и страданьем мир, ты, человек, заново творишь его…».

«Тем и благодетельна из всех прочих революция наша, что сорвала с нас обветшавший и обовшивевший орнаментум».

«… в те годы дрались за великие блага людей, в суматохе мало думая о самих людях. Большая любовь, разделенная поровну на всех, согревала порой не жарче стеариновой свечи. Любя весь мир любовью плуга, режущего покорную мякоть земли, Векшин только Сулима (своего коня, – В. Б.) дарил любовью нежной, почти женственной. Когда в одной рукопашной схватке пуля между глаз сразила коня, Векшин вел себя в тот вечер, словно убили половину его самого».

Чикилёв: «Нет-с, человека с его раздумьем нельзя без присмотру через увеличительное стекло оставлять! Мысль – вон где главный источник страдания и всякого неравенства, личного и общественного. Я так полагаю в простоте, что того, кто ее истребит, проклятую, того превыше небес вознесет человечество в благодарной памяти своей!»

Манька Вьюга: «Ведь вот ты какой, Митька, хуже смерти человеку причинишь, а не заметишь. Ступил ей на сердце и пошел дальше по текущим делам».

«Про нее, про Маньку Вьюгу, сложит поэт свою лучшую песню, которую повторит блат на тюремных нарах, в трущобах, в крайнюю смертную ночь».