Юность добровольчества

После этого в Киев прибыли псковские монархисты от имени Северной армии, по окончании формирования готовившейся принести присягу «законному Царю и Русскому государству». В полках вводились старые уставы и прежняя униформа с добавлением нашивки – белого креста на левом рукаве; в Пскове развешивались плакаты с именами известных генералов – Юденича, Гурко и Келлера как вероятных вождей. «Совет обороны Северо-Западной области» предложил Графу возглавить формируемую Северную армию, монархическую по своей идеологии, создаваемую в районе Пскова. После некоторых раздумий Фёдор Артурович согласился. В выпущенном «Призыве старого солдата» генерал Келлер писал: «Во время трех лет войны, сражаясь вместе с вами на полях Галиции, в Буковине, на Карпатских горах, в Венгрии и Румынии, я принимал часто рискованные решения, но на авантюры я вас не вел никогда. Теперь настала пора, когда я вновь зову вас за собою, а сам уезжаю с первым отходящим поездом в Киев, а оттуда в Псков… За Веру, Царя и Отечество мы присягали сложить свои головы – настало время исполнить свой долг… Время терять некогда – каждая минута дорога! Вспомните и прочтите молитву перед боем, – ту молитву, которую мы читали перед славными нашими победами, осените себя крестным знамением и с Божьей помощью вперед за Веру, за Царя и за целую неделимую нашу родину Россию».

Граф собирал вокруг себя офицеров для будущей армии. Был установлен нарукавный знак армии – Православный восьмиконечный серебряный крест, и нагрудный, наградной – белый мальтийский крест, аналогичный кресту рыцаря Мальтийского ордена, крест генерала Келлера. В Киеве за несколько дней до планируемого отъезда во Псков митрополит Антоний (Храповицкий) отслужил в Киево-Печерской лавре молебен, давая Фёдору Артуровичу свое благословение.

Но стремительно развивающиеся события внесли свои коррективы в намерения Графа. Украинская оперетта подходила к своему логичному финалу. Немцы выводили войска с Украины, а никаких своих серьёзных вооружённых формирований у Киева не было. Тогда-то и вспомнил «пан гетман» о старом генерале и предложил ему возглавить все войска, действующие на территории Украины. Фёдор Артурович согласился.

Это известие застало ротмистра Куренного на фронте. Впрочем, фронт – слишком громкое название для той несуразицы, которая царила на подступах к Киеву. В штабных поездах, в тепле и неге сидели, попивая коньяк, штабные чины, давшие дёру первыми (к Петлюре впору перейти, чтобы ораву эту нагнать и перевешать!), в ледяных, заметённых снегом окопах, без достаточного количества оружия и обмундирования, в сапогах за неимением валенок замерзали фронтовые офицеры. Каждое утро по нескольку человек насмерть замёрзших. Обмороженных и считать не приходится. Сам Никита едва-едва не отморозил ноги, так примёрзли сапоги, что резать пришлось, и ноги, уже чернотой тронутые водкой растирать. И на кой ляд было стоять? Растянули жидкую цепь ничтожных сил – проходи, кто хочешь! В длинном овраге, по которому целая армия неприятельская в тыл пройти могла свободно, оставляли на ночь по два часовых – курам на смех! Но не до смеха было. Особенно, когда известно стало о кошмарном случае в Софиевской Борщаговке. Отряд офицеров получил сведения, что деревня свободна, местные подтвердили это (солгали, глазом не сморгнув!). Разместились по хатам, а ночью петлюровцы всех расстреляли, а крестьяне в (откуда взявшейся?) дикой ненависти изуродовали трупы так, что некоторые из них превращены были в бесформенную массу мяса. Вагон с этим жутким грузом долго стоял на путях… А офицеров замёрзших по-прежнему подвое выставляли в караул – на ту же участь. А больше выставлять был некого. «Гетманская гвардия», откормленные сердюки – шкуру свою берегли. Не раз стоял Никита в карауле, промерзал до костей на ледяном ветру, с ногами одеревеневшими, завернув башлыком исколотое снегом и ветром лицо, в ночном мраке, и от холода притуплялась готовность к сопротивлению, а в памяти всплывал вагон с тридцатью тремя изуродованными телами, и болезненно прислушивался ротмистр, не крадутся ли теперь по его душу. С утра пили. Водку. Много и отчаянно. Чтобы согреться и хоть немного забыться от окружающего бедлама и бессмыслицы (вот, истинное отчаяние – гибнуть без всякого смысла!). Вспоминалось, как перебили поляки запорожцев, застав их пьяными. А не пить – мочи не было. Слишком тошно. Да и согреться же как-то надо…

Единственным светлым мгновением в этой идиотической «войне» только и было – явление Графа. Фёдор Артурович лично прибыл на фронт. Старый воин, прихрамывая после ранения, опираясь на палку, он вновь повёл цепи в атаку, идя впереди них – величественное было зрелище и печальное, и трогающее до слёз. Первый и единственный раз перешли тогда в наступление и смяли петлюровцев, и захватили четыре орудия.