Юность добровольчества

В это время прибыл полковник Пантелеев, кавалергард, адъютант Келлера и племянник бывшего председателя Думы Родзянко. Он приехал не один. С ним в помещение «штаба» вошёл сам владыка Нестор. Офицеры почтительно поднялись и расступились. Встревоженный епископ благословил их и подошёл прямо к генералу, заговорил, заметно волнуясь:

– Фёдор Артурович, я умоляю вас отказаться от этой безнадёжной затеи! Киев окружён петлюровцами! Выхода из города нет!

– Положение Киева мне известно, – отозвался Граф негромко.

Владыка подошёл совсем вплотную к нему, взял за руку, спросил, глядя с болью:

– На что же вы рассчитываете? Поберегите себя и своих офицеров для России!

– Офицеры не желают сдаваться, а хотят бороться до конца. Я понимаю их. Если хоть один шанс пробиться есть, он должен быть использован.

– Это безумие!

– Возможно. Но я не «пан гетман», чтобы бросить своих людей на произвол судьбы. Что бы ни было, я останусь с ними. И поведу их. А там – как Господь даст! – старый воин опустился на одно колено, склонил красивую голову. – Благословите!

Владыка Нестор торопливо поднял его, благословил, сказал с горестным вздохом:

– Ни одно благословение не было мне давать столь тяжко… Сохрани Господь, Фёдор Артурович, вас и ваших людей на избранном вами пути!

С выражением глубокой скорби на лице, тая слёзы в печальных глазах, епископ ещё раз благословил офицеров и покинул «штаб».

– А теперь, господа, выдвигаемся, – скомандовал Граф.

В вестибюле гостиницы выстроились немногочисленные офицеры. Ротмистр заметил, что число их уменьшилось за время его отсутствия.

– В ружьё! – прозвучала громкая команда генерала.

Стали строиться кое-как. Ни единого начальника, который повторил бы команду своему взводу. Ни порядка, ни дисциплины. А у многих и оружия – нет. Прежде не обращал Никита на эту вопиющую неподготовленность внимания, а теперь – словно глазами Графа смотрел – и готов был со стыда сгореть за каждого. Конный отряд выглядел лучше, но и он не годился никуда. Отдал ему Фёдор Артурович приказ выслать авангард в цепочку: замялись на месте и, не зная, как исполнить. Пришлось генералу самому выслать дозорных, самому организовать движение по улице…

Когда приблизились к Думе, от дозоров донесся крик:

– Петлюровцы идут!

И сразу смялись передние ряды, бросились назад, сбились в кучу – позор!

– Свернуть в переулок!

Догадался Никита, что хочет Граф избежать неприятной встречи и в обход добраться до музея, где должны были находиться другие офицерские дружины.

Не успели и нескольких шагов пройти, как раздалось несколько выстрелов. И снова замешательство. И кинулись в разные стороны, перетрусив. Заходилось сердце от гнева и стыда, а рядом с генералом уже не больше пятидесяти человек осталось. Небольшой стычки с петлюровцами избежать всё же не удалось, отбросили их, но уже мало кого ободрила эта победа. И вздохнул Фёдор Артурович безнадежно, оглядывая тающие силы свои:

– Бывают такие победители, которые очень похожи на побежденных…

Но двинулись дальше, переулками петляя. Обратного хода – нет. Прошли ещё немного – и упёрлись в петлюровцев. Те стеной сплошной растянулись от дома до дома и двигались на маленький отряд.

– Всё, заворачивай оглобли, – приказал Граф.

С готовностью завернули, поспешили обратно, отойдя, остановились, окружённые, как загнанные волки, на Софийской площади. Уже стемнело в городе. Келлер снял папаху, помолчал и произнёс глухо:

– Господа, должен вам сказать, что дело наше проиграно, расходитесь по домам, кто куда может.

Площадь похожа была на яму: все улицы проходили поверху. И с них поливали отряд из пулемётов и ружей. В стене была вделана лестница и, оценив обстановку, Граф распорядился:

– Надо штурмовать эту лестницу каменную, чтобы выбить тех, кто нас там обстреливает.

К лестнице бросились юнкера – Родя Марлинский и Кока Куренной. Взвились вдвоём по ней под свинцовым дождём. Вдохновлённые их примером, и остальные ринулись следом. Увидев поднимающихся добровольцев, петлюровцы отступили.

Поднялся наверх маленький отряд, а последним, замыкающим – старый командир его, на больную ногу припадающий. Ждали дальнейших указаний.

– Расходитесь, господа. Срывайте погоны и уходите поодиночке.

А сам стоял, возвышался при полном мундире. Крест Георгиевский, золотая шашка…

– Ваше превосходительство, мы не можем разойтись, не сопроводив вас в надёжное место, – заявил полковник Всеволжский. – Для нас было бы высшим бесчестьем покинуть вас, нашего командующего.

– Вас нужно спрятать, – согласился и полковник Пантелеев.

– Спрятать… – Граф чуть усмехнулся. – Я ведь не иголка, чтобы спрятать меня, – но не стал спорить, более беспокоясь за своих подчинённых, нежели о себе: – Извольте. Единственное место, куда я могу пойти – Михайловский монастырь. Проводите меня туда, и можете быть свободны.

Решение было принято, и полсотни человек, оставшихся с генералом, проводили его тёмными, ощетинившимися улицами до монастыря. Входя в него, он простился с юнкерами, коих осталось менее десяти человек, сказал с отеческой теплотой:

– Теперь тоже разбредайтесь, как можете, – и исчез за дверями.