Юность Моисея

Ждать пришлось недолго, Чернава затушила свою кашеварню, слила металл в формочки, и новые знакомые отправились к ещё более новым на всемирное знакомство. По пути девушка осенила пространство несколькими воздушными знаками, напоминающими какие-то мистерии волхования, но ни как не веру во Всевышнего.

Это отметил Толмай, потому как проповедничество Чернавы легло крепким каменем на перекрестье его души. А на камене даже надписи были, то есть, всё, как в сказках водится: пойдёшь налево… пойдёшь направо… а прямо пойдёшь… Но хитрость здесь была только в том, что все дороги вели к Наве. Тем более в темноте она в своей яге выглядела не очень-то мило, но за версту Толмай мог почувствовать то родное, долгожданное, за которым он готов был сходить в Нижний мир.

Дорога вилась меж колючих зарослей и если бы не шедшая рядом уверенная девушка, юноша мог почувствовать себя очень неуютно. По склонам сопок за деревьями проносились какие-то неприметные тени, что-то обрушивалось то сверху, то с боков. То и дело раздавался крик нетопыря и запах!.. Запах давно протухшего болота, где не сгнившим можно найти только пришедшего сюда живого человека. А если запах чужой, то сам ты тоже чужой!

Деревья встречные хлестали ветками по глазам, как будто в свой хоровод сманить хотели. Казалось, на ближней сопке вся нечисть на шабаш собралась. А что, проклятые небом всегда празднуют тризну кому-то. Вот и ждут, пока закуска сама себя поднесёт. Даже девушке, видавшей виды, пуганой пугалами, временами было не по себе, и она невольно прижалась к спутнику.

– Ты, милая, довольно милая, – прямо как упырь облизнулся её спутник. – Аж не жалко, что пошёл.

Чернавка тут же отстранилась и нахмурилась.

– Ну, не очень-то! Не для этого идём, козлёнок, – заносчиво произнесла девушка.

– Хорошо, хорошо, – сразу пошёл юноша на попятную, – я ж ведь, чтобы тебе понравилось, а не так чтобы…

– Ладно, ладно, – согласилась Нава. – Пришли уже. Поглядим, какой ты смелый да храбрый. Поди, за Игрим даже не слыхал?

– Где уж нам, – фыркнул Толмай. – В нашенских Грециях и Египтах про таковское и не слыхали.

Дорожка тянулась меж сопками, заросшими кедрачом, и скоро вывела на равнину, схожую чем-то с широкой лесной поляной. Но когда Толмай вздумал прогуляться по шёлковой нежной травке, и уже было занёс ногу, чтобы свернуть с тропы, тут же получил увесистый подзатыльник от своей спутницы. Оплеуха оказалась настолько неожиданной и тяжёлой, что парень просто-таки шлёпнулся, испачкав себе лиственную юбочку о мокрую глину.

– Да ты чего? – не понял он.

– Не смей, охальник, – прикрикнула девушка. – Гляди, козлёнок!

С этими словами Чернавка подобрала из-под ног камень и бросила на шёлковую луговую траву. Камень сначала лежал неподвижно, но потом мгновенно юркнул в бездну, как будто бы его и не было. Среди расступившейся ласковой травы возникло чёрное пятно водяной дыры, которая, пустив несколько пузырей, снова замаскировалась под полянку.

– Смекаешь? Нам только здесь можно, – Нава указала на кусты вересника, растущие у подножия сопки. – А то вас, мужиков, вечно надобно уму-разуму учить. С ума с вами спрыгнешь, баламуты проклятущие.

Нава ещё для порядку поворчала немного. Только по густым кустам вересника они прошагали довольно недалеко. Вскоре Чернава остановилась, прислушиваясь, то ли к шуму кедрача на сопке, то ли, ловя болотные запахи, нет, нет, да и прорывавшиеся наружу.

Толмай невольно залюбовался девушкой, стоящей, как лайка в охотничьей стойке. Яга тем временем непроизвольно распахнулась и показала юноше скрытый под душегрейкой расшитый узорами зелёный сарафан девушки, поддерживающий высокую грудь, скрытую за побеленной тонкой льняной сорочкой.

– Ты чё это уставился, охальник, – Чернавка запахнула ягу, но её выдал яркий румянец, разлившийся по щекам. – Мы не для залёта в Игримское болото отправились.

– А скажи, Нава, – решился, наконец, Толмай. – Ты ведь одна живёшь, или я ошибся?

– Нет, не ошибся. А к чему тебе это? – девушка попыталась нахмурить брови, только это у неё сейчас плохо получалось.

– Просто знаю я, – объяснил парень. – Знаю, что в вашей Стране городов только замужние носят на голове кокошники. Девкам ничего кроме косы не положено. А ты кокошника не снимаешь, но сзади красивая девичья коса?..

Девушка посмотрела на него внимательно, как бы думая, отвечать – не отвечать любопытному гостеньке, всё же потом решилась:

– Меня выдали замуж за хорошего человека по решению родителей, по записи домостроевской, по выгоде семейной. И родители мои, как у нас водится, просто забыли обратиться за советом к Богу. Значит, и меня забыли спросить, готова ли я стать хотя бы не женой – невестой обручённой? Только родители часто за дочь решают, мол, стерпится, слюбится. А если нет? Если не стерпится, не слюбится, ни на что не променяется? Зачем тогда родители дитятку на свет рожали? Зачем холили, баловали? Затем, чтоб замужеством жизнь девке поломать?

– Ну и что? В нашей стране часто так бывает, – пожал плечами парень.