Юность уходит в бой

Я промолчал, но подумал: «Рокоссовский, конечно, очень удивится, читая строгое указание штаба фронта».

* * *

Вместе с февральскими вьюгами на фронт пришло некоторое затишье. Время от времени слышалась лишь артиллерийская перестрелка. Зато у разведчиков работы было, что называется, по горло. Днем и ночью они исследовали оборону и ближний тыл врага. Надев белые халаты и рассовав по карманам гранаты, патроны, куски колбасы и хлеба, разведчики уходили на очередное задание.

На картах начальника разведотдела и начальника штаба армии все отчетливее вырисовывались особенности вражеской обороны. Шестаков и Рыкин почти не отлучались от полковника Вавилова — обсуждали с ним различные варианты перехода линии фронта.

Наш отряд уже перебрался в Сухиничи и разместился в нескольких домах на окраине города. Бойцы проверяли оружие, подгоняли снаряжение, опробовали лыжные мази, прикидывали, как захватить с собой побольше боеприпасов и продовольствия.

Однажды ночью военком собрал партийное собрание. Нужно было довести до коммунистов поставленную задачу и избрать парторга. [140]

С докладом выступил старший лейтенант Шестаков. Он говорил кратко:

— Прежде всего, нужна строжайшая дисциплина при переходе линии фронта. Мы должны пробраться в тыл врага без единого выстрела. Пусть коммунисты и сами хорошо уяснят это, и проведут разъяснительную работу с товарищами.

Дополняя Шестакова, военком В. С. Пегов тоже подчеркнул, что нужно сделать все для перехода линии фронта без боя, а следовательно, без потерь.

— Наша главная работа — в тылу врага. Для нее и нужно сохранить все силы отряда.

Далее военком объяснил, как бойцы должны вести себя по отношению к местному населению на оккупированной территории, напомнил о бдительности, о необходимости лучше использовать помощь советских людей в борьбе с гитлеровцами.

Никто из собравшихся не спрашивал, на какой срок мы уходим, как будет организовано снабжение. Каждый знал: о нем позаботятся на Большой земле.

Один вопрос меня все-таки беспокоил; видимо, он волновал и многих других. Поэтому я выступил и сказал, что незаметно перейти линию фронта — это, конечно, главное. Но не все зависит от нас. Схватка может произойти, даже если мы проявим максимум осторожности. И если вспыхнет бой, каждый должен твердо соблюдать правило: сам погибай, а товарища выручай. Надо чаще говорить о взаимной выручке. Ни один раненый не может быть оставлен без помощи, а тем более брошен на произвол судьбы.

— Правильно, — поддержал меня Шестаков. — Об этом не лишне напомнить, хотя мы не сомневаемся, что все именно так и будут действовать.

Командир взглянул на часы. Пора было кончать собрание. По предложению военкома коммунисты избрали меня парторгом. С этого дня я стал и заместителем военкома.

Мы разошлись поздно ночью. И все-таки утром я решил побывать в подразделениях.

В одной избе я увидел Александра Долгушина, склонившегося над вещевым мешком. Он аккуратно укладывал [141] пакеты с продуктами, бельем, толом и бикфордовым шнуром... Многое потребуется солдату за линией фронта!

А тут еще всем дали дополнительный груз — сухие батареи для рации и свертки с перевязочными материалами. И хотя в отряде не было ни одного хлипкого бойца, мне их стало немного жалко. Выкладка получилась далеко не уставной.

Наблюдавшая за сборами хозяйка дома тоже, видимо, подумала об этом. Потрогав сухонькой рукой туго набитый мешок Долгушина, она сказала:

— Сыночки, я хочу вам предложить... В сарае Ваняткины салазки остались. Не знаю, как немцы не успели их сжечь: они все подряд палили. Возьмите их. Ванятке моему все одно уже не кататься...

Не окончив фразы, маленькая худенькая женщина заплакала.

— А где он, Ванятка ваш? — участливо спросил Валентин Фролов.

— Сама не знаю, — сквозь слезы ответила хозяйка. — Пятнадцать годков ему было. Сперва хоронился от немцев, а потом совсем пропал.

— Может быть, к партизанам ушел или через фронт пробился к своим, — ободрил женщину Али Исаев. — Вернется еще!

— Спасибо, сынок, на добром слове, — сказала хозяйка и ласково посмотрела на рослого смуглого горца. — Я и сама иной раз так думаю... Ну идемте, достану санки. У соседок еще спрошу.

В избу вошел Михаил Семенов, с порога объявил:

— Трофеи!

В руках у него была немецкая ручная граната: небольшой железный стакан с длинной деревянной ручкой, шнурком и шариком. Исаев и Митропольский тут же забраковали гранату. Оба они, как дискоболы, привыкли к увесистым снарядам.

— Легка! — засмеялся Али. — А вот картошку толочь в чугуне сойдет.

Хозяйка испуганно отступила к печке.

— Выбросьте прочь! — сказала она. — От такой вот напасти моя соседка взорвалась.

— Как так — взорвалась?

— А вот так, как вы сказали. Подобрала на огороде и принесла домой: сгодится, мол, картошку толочь. Два дня [142] толкла... Ей и в голову не пришло, что толкушка эта заряжена. Как-то утром граната и грохнула в чугунке. Бедная соседка и часу не прожила...

В избе стало тихо.

* * *