Читаем Юность Жаботинского полностью

ВСКОЛЬЗЬ

О ЛЮБВИ


… В конце концов, я сомневаюсь, можем ли мы, грамотные люди севера, любить по-настоящему.

Когда-то, вероятно, и в тех широтах, где мы теперь проживаем, любили по-настоящему, то есть сильно и до опьянения.

Но теперь интеллигентный человек вообще не допускает опьянения. Вместо вина мы употребляем пиво, а еще охотнее и чаще – кофе и чай, которые дают нам возбуждение в приличных и благонамеренных градусах.

С любовью стало то же: из вина ее превратили в чай, и довольно жидкий.

Я недавно перечитывал сказки «Тысячи и одной ночи». Там написано, что принцесса Будур и принц Камаральзаман, увидев друг друга, оба упали в обморок от страсти.

Помню, когда я это прочитал, то крепко позавидовал этим людям с такими странными именами.

Конечно, я не нахожу ничего особенно хорошего в том, чтобы порядочному человеку падать в обморок от страсти.

Но завидна, как хотите, такая сила чувств. Вникните: увидеть любимое существо и вдруг всеми нервами до того ярко ощутить желание отдать ему себя, чтобы от одного представления захватило дух и помутилось в глазах!

Вероятно, люди, так умевшие желать возлюбленную, вообще умели крепко желать и не нам чета…

Странная и обидная судьба наша, судьба этого поколения. Книги, что писали большие писатели для наших дедов и отцов, когда деды были уже взрослыми, – нам эти книги послужили чтением для детского возраста. Мальчиками и девочками прочли мы и Шиллера, и Тургенева.

В этих книгах так чудно говорилось о любви, что мы, дорастая до шестнадцатого года, и в самом деле ждали чего-то чудного.

Мы ждали, что у нас будет кружиться голова и сердце будет сжиматься как-то так, что оно выйдет вместе и мучительно, и сладко, и что после первого поцелуя мы не будем чувствовать земли под собою и помнить себя от блаженства…

Пришла пора любви, и оказалось, что ничего подобного.

Никаких восторгов, никакого головокружения, проводишь время с приятностью, вот и все…

И поэтому, когда говорим друг другу о наших чувствах, мы преувеличиваем и подкрашиваем их.

Мы за волосы приподымаем их на вершок от земли, чтобы они не казались уж такими крохотными.

Мы говорим:

– Я люблю вас!

А это значит:

– Вы мне нравитесь…

Причины всего этого меня в данный момент не интересуют. Тут десятки причин, лежащих главным образом в рыночном устройстве мира сего: современная дешевизна любви, ее легкая достижимость и общедоступность.

Я говорю не о той дешевизне, которая котируется на Дерибасовской по рублю после двенадцати часов ночи. Это есть дешевизна мяса, а не любви.

Купля-продажа мяса всегда была грязна, и теперь не грязнее, чем было прежде.

Но игра любви, все то, что называется ухаживанием, признанием, свиданиями – лунные ночи, запах акации, все это еще недавно, еще 25–30 лет назад, было свято и редко и давалось человеку, может быть, один раз в жизни.

А теперь это стало дешево и очень просто и дается кому угодно на каждом шагу, без всяких затруднений и формальностей.

Прежде для этого надо было жаждать, томиться, добиваться. Теперь достаточно поманить друг друга пальцем:

– Вы любите развлекаться, я тоже люблю развлекаться.

И готов роман.

Это всё равно, как путешествие в Париж, которое прежде стоило несколько сотен, а теперь пятьдесят рублей.

Все демократизировалось, и любовь, хорошая, поэтическая юношеская любовь тоже демократизировалась.

Прежде любовь была, как месяц, одна в целом небе, теперь она стала, как фонарь на улице, по два на каждом квартале, которые жидко светят на десять шагов кругом и не больше.

Дешево и гнило. Когда любовь доставалась дороже, она была добротнее. Теперь она дешевле – оттого она теперь и не та, что была, а поплоше, послабей.

Это совсем не шутка. Это симптом большого разложения, свершившегося внутри нас. Это симптом нашей болезни и в то же время угроза нашим будущим детям.

Потому что любовь – это голос природы, зовущей к творчеству, и в ком этот голос слаб, тот не подарит миру крепкого поколения…

У нас он и она свободно сходятся вечером под акациями, целуют друг друга и говорят с легким сердцем:

– Мы не можем принадлежать друг другу, потому что у нас разные дороги. Но ведь все равно любовь проходит. Жить всегда вместе значило бы надоесть. Мы возьмем от сегодня то, что можно, а завтра пойдем каждый в свою сторону и сохраним навсегда доброе воспоминание…

Нам иногда кажется, что потом, успев насытиться флиртом до брака, наши девушки становятся примерными матерями.

Это правда. Но не обманывайтесь.

Эта женщина будет заботлива со своим ребенком, но ребенок, рожденный от жидкой и холодной крови, никогда не вырастет истинным чемпионом человеческого рода. Она может стать отличной матерью-воспитательницей, но как мать-родительница она уже пала и не поднимется…

Мы внесли на арену любви новый принцип – свободу, но попутно мы обескровили саму любовь. Новые люди, больше нас смелые, цельные, самовластные и независимые, сумеют слить воедино свободу нашей любви с мощью любви настоящей, стихийной и вновь первобытной.

Альталена
Перейти на страницу:

Все книги серии Бестселлеры Эдуарда Тополя

Похожие книги

В круге первом
В круге первом

Во втором томе 30-томного Собрания сочинений печатается роман «В круге первом». В «Божественной комедии» Данте поместил в «круг первый», самый легкий круг Ада, античных мудрецов. У Солженицына заключенные инженеры и ученые свезены из разных лагерей в спецтюрьму – научно-исследовательский институт, прозванный «шарашкой», где разрабатывают секретную телефонию, государственный заказ. Плотное действие романа умещается всего в три декабрьских дня 1949 года и разворачивается, помимо «шарашки», в кабинете министра Госбезопасности, в студенческом общежитии, на даче Сталина, и на просторах Подмосковья, и на «приеме» в доме сталинского вельможи, и в арестных боксах Лубянки. Динамичный сюжет развивается вокруг поиска дипломата, выдавшего государственную тайну. Переплетение ярких характеров, недюжинных умов, любовная тяга к вольным сотрудницам института, споры и раздумья о судьбах России, о нравственной позиции и личном участии каждого в истории страны.А.И.Солженицын задумал роман в 1948–1949 гг., будучи заключенным в спецтюрьме в Марфино под Москвой. Начал писать в 1955-м, последнюю редакцию сделал в 1968-м, посвятил «друзьям по шарашке».

Александр Исаевич Солженицын

Проза / Историческая проза / Классическая проза / Русская классическая проза
Великий Могол
Великий Могол

Хумаюн, второй падишах из династии Великих Моголов, – человек удачливый. Его отец Бабур оставил ему славу и богатство империи, простирающейся на тысячи миль. Молодому правителю прочат преумножить это наследие, принеся Моголам славу, достойную их предка Тамерлана. Но, сам того не ведая, Хумаюн находится в страшной опасности. Его кровные братья замышляют заговор, сомневаясь, что у падишаха достанет сил, воли и решимости, чтобы привести династию к еще более славным победам. Возможно, они правы, ибо превыше всего в этой жизни беспечный властитель ценит удовольствия. Вскоре Хумаюн терпит сокрушительное поражение, угрожающее не только его престолу и жизни, но и существованию самой империи. И ему, на собственном тяжелом и кровавом опыте, придется постичь суровую мудрость: как легко потерять накопленное – и как сложно его вернуть…

Алекс Ратерфорд , Алекс Резерфорд

Проза / Историческая проза