В воскресенье мы завтракали поздно. И не из столовых сервизов. Отец сделал яичницу с зеленым луком, его принесла нам с огорода фрау Горни, и пока мы завтракали, по телевизору показывали международную панораму. Телеведущий Вернер Хёфер был мне несимпатичен, и не только из-за его больших очков. Он говорил всегда так растянуто и медленно, что о его последующих словах можно было догадаться, и создавалось впечатление, что эта нудная передача никогда не кончится. Но тут отец выключил телевизор и закурил свой Gold-Dollar. Он раскинул руки по спинке дивана и смотрел в окно. Небо было голубое.
– Ты созванивался с мамой?
Он кивнул.
– Вчера вечером, перед сменой.
– Ну и что? Вернутся они на следующей неделе?
Он откинул голову, выпустил дым вверх.
– Скорее, через неделю. Твоей матери надо еще немного отдохнуть.
– Понятно.
Я пододвинул к нему пепельницу.
– Может, мы их навестим? На день или как?
Он посмотрел на меня.
– Было бы неплохо. Но на следующей неделе у меня опять ночная смена. Ты скучаешь, да?
– Да нет, все нормально.
– Нет, ты скучаешь. Тебе хочется быть там, с ними, как и мне. Мы с тобой страшно привязаны к дому.
Я ухмыльнулся, пожал плечами. Потом встал и собрал тарелки. Отнес их на кухню и налил себе молока. На копре шахты развевалось знамя. За единый Берлин.
– Послушай-ка… – Он отхлебнул глоток растворимого кофе. – Мы можем кое-что устроить. У меня в Клеекампе есть дружок, я давно собирался его навестить, симпатичный парень. Вот мы и двинем туда.
– Ну, конечно, – я сел опять за стол, – хотя совсем не обязательно. Мне на самом деле не скучно.
Он затушил сигарету и затянул потуже пояс халата.
– Он тебе понравится. Знает всех игроков высшей лиги «Запад», помнит все матчи. А еще собирает солдатские брошюрки и фотографии военных морских судов и всякое такое прочее. А его брат настоящий уголовник. Помнишь похищение бриллиантов два года назад в Амстердаме? – Он показал на журнальчик, лежавший в вазе для фруктов. – Они украли тогда десятки миллионов. И брат Липпека участвовал в этом!
– Липпек, это – кличка?
– Почему? Нет. Это – фамилия. А зовут его Герберт. Ну, хорошо, я сейчас побреюсь, ты вымоешь посуду, приберешь тут немного, и мы отправимся.
Когда я опять пришел на кухню, пахло как-то странно, чем-то хорошо знакомым и отвратительным одновременно. Я посмотрел сквозь открытую дверь на балкон. Маруша сидела на подоконнике и красила ногти. Она поставила ноги на наш стол и не смотрела в мою сторону.
– Эй, у тебя плохое настроение?
Кисточка блестела на солнце. Она ничего не ответила, только медленно покачала головой. Я включил газовую колонку и направил струю теплой воды в раковину, добавив туда немного «приля». Краем глаза я посмотрел на нее еще разок. На ней были джинсы Lee и спортивная майка. Я вымыл пепельницу, ополоснул посуду, отдраил сковородку, но не очень чисто. На ней оставались следы от прижарившейся яичницы, а Маруша закрутила крышку флакончика.
– Тряпкой не получится. Возьми металлическую мочалку.
Я понятия не имел, где она могла лежать, посмотрел под раковиной, а Маруша вытащила тем временем зажатые между пальцами ватные тампоны и сказала:
– В шкафчике для щеток на верхней полке.
Там действительно лежала мочалка из проволоки, а Маруша потянулась и зевнула. Она вытянула ноги, так что теперь они торчали над краем нашего стола, и принялась инспектировать свеженанесенный красный лак.
– От этого пекла можно рехнуться, правда? Сначала радуешься, что целая неделя свободна, а потом не знаешь, куда себя деть. Пожалуй, я куда-нибудь съезжу. Может, в Голландию, где эти хиппи собираются. Они ведь ничего не делают, а живут себе припеваючи.
– Но ты можешь поехать куда-нибудь с Джонни. Покататься, например, на лодке в Графенмюле. Там и тиры есть.
– С
Я вышел на балкон. Пятна на шее побледнели. Но на плече появился здоровый синяк. Я забрал у нее ватные тампоны.
– Мы сейчас уходим. К настоящему похитителю бриллиантов. Об этом даже газеты писали.
– Куда? Как это вам пришло в голову?
Я выбросил вату в ящик с углем.
– Мой отец знаком с ним по шахте. Они украли тогда в Амстердаме на миллионы. Ты разве об этом не читала?
Она усмехнулась.
– Правда? И, наверное, потому, что он теперь такой богатый, он каждый день спускается в шахту, да?
Я пожал плечами.
– Понятия не имею. Во всяком случае, он там был. Он или его брат. Пошли с нами, сама спросишь.
– Ты думаешь?
– А почему нет?
Я продолжал скрести сковородку, но безуспешно. Коричневый нагар забил всю проволоку. На кухню пришел отец. На нем были брюки от костюма, он застегивал белую рубашку. Своими здоровыми пальцами он никак не мог продеть в петлю верхнюю пуговицу, даже немного согнулся и выпятил подбородок. Я вытер пальцы о штаны и помог ему застегнуть ее, а он бросил взгляд в раковину.
– Эта мочалка для сортира, малыш. Чтобы оттирать известковый налет.