Юрьев день

Имелся в виду грядущий голод – я не уверен, но мне казалось, что это был самый сильный голод в России в девятнадцатом веке. Но вот со сроками особой ясности не было. Я точно помнил, что в дате голода присутствовала цифра тысяча восемьсот девяносто один. То есть голод мог быть в девяносто первом – девяносто втором годах. А мог быть и в девяностом – девяносто первом, то есть совсем скоро! Итак, что я вообще про него могу вспомнить? Эх, надо было в четыре года не второго «Незнайку» вспоминать почти дословно, а нужные даты! Впрочем, моя крепость задним умом для меня особой тайной никогда не являлась.

Но что-то все же в памяти осталось. Например, то ли за год, то ли за два до голода случился рекордный урожай зерновых, и цены на хлеб поползли вниз, а курс бумажного рубля относительно золотого – верх. Да, почти как в двадцать первом веке, только вместо бакса тут был свой же собственный золотой рубль, а его курс скакал не в разы, а на проценты. Но спекулянты на этом наживались ничуть не хуже. Так вот, уже в конце лета восемьдесят девятого года курс ассигнаций поднялся до шестидесяти девяти копеек, хотя до этого болтался вокруг шестидесяти четырех. Я забеспокоился и наконец-то вспомнил самое важное – неурожаю из-за очень сухого лета предшествовала аномальная зима. Она началась чуть ли не на месяц раньше обычного, была очень холодной, но малоснежной. А тревогу насчет грядущего голода начали поднимать только в середине лета! То есть у меня будет примерно полгода форы, и осталось только понять, как это можно использовать.

Первым делом следовало выяснить, как сейчас вообще готовятся к голоду – ну не может быть, чтобы совсем никак, это ведь не такое уж исключительное событие в наших условиях.

– Никак у тебя новая фобия появилась? – ухмыльнулся отец. – Только-только перестал меня доставать с поездом, как нашел, про что еще страшные истории рассказывать? Жалко, что Боткин сейчас во Франции, так у него уже сын подрос и тоже пошел по медицинской части. Сходи к нему, авось какую пилюлю даст.

Это у папани был такой юмор, но, пошутив, он все-таки решил уточнить:

– С чего это вдруг тебя такие вещи заинтересовали – уж не предчувствие ли, не приведи Господь?

– Оно самое, отец. Но не такое, как было с золотом. Тогда я изучал материалы, вообще все, что могло относиться к делу, а сейчас оно как-то начало проявляться само. И не так точно, как тогда – просто чувствую по этому поводу беспокойство, и все. Вот решил у вас спросить, кто ответственный за подготовку к нехватке продуктов.

– Хм, ответственный… за что же ему отвечать-то, ежели никого голода пока нет? Наоборот – говорят, урожай ожидается отменный. В общем, не знаю, у Вышнеградского спроси.

Ясно, подумал я. Про все хоть сколько-нибудь важное император старается быть в курсе. И раз он ничего вообще не знает, то, получается, вопрос считается достаточно мелким. Как следствие, заранее ничего сделано не будет, а предпринятые потом усилия окажутся либо запоздавшими, либо приложенными не туда, куда следовало бы. С Вышнеградским, конечно, встретиться надо, но что-то у меня есть сомнения насчет действенной помощи от него. Он, конечно, выдающийся математик, но никудышный организатор.

– Отец, а до чего вы в конце концов договорились с Витте?

– Да, в общем-то, почти ни до чего, – помрачнел император. – Хотел, чтобы он новый департамент в министерстве путей сообщения создал, тарифами и прочими денежными вопросами занимающийся. Так ведь не могу я начальнику департамента платить более восьми тысяч в год! А он у себя на дороге получает сорок с лишним. Говорит, у него жена молодая, и содержать ее в нищете он не может.

Надо же, а я-то считал, что руководители российских госкорпораций начали устанавливать себе заоблачные оклады только в двадцать первом веке. Нет, с этим уже и в девятнадцатом веке все в порядке. Правда, оклад у Витте не в пятьсот раз больше, чем у среднего рабочего, как это было в моей первой жизни, а всего раз в двести. Но ведь он директор не всех российских железных дорог, а всего лишь одних Юго-Западных! С другой стороны, если судить по результатам деятельности, будущие железнодорожные директора – они далеко не Сергеи Юльевичи Витте. Ладно, а с чего я про него вспомнил-то? Так ведь он-то как раз прекрасный организатор! И, наверное, если ближе к делу как-то суметь запрячь в борьбу с голодом его, толку уж всяко будет больше, чем от тех, кто этим должен заниматься по службе.

– Ваше величество, я готов доплатить ему из своих собственных средств.

– Да? Тогда давай доплачивать вместе. Ты половину, и я половину. Но не до сорока тысяч, это никак невозможно. А до двадцати пяти. Вот тут он уже должен согласиться.

Вечером я поговорил на тему грядущего голода с Николаем.

– Так ты же вроде не веришь в предчувствия, – удивился брат.

– В предсказания не верю, да и то только в дешевые, – напомнил я. – А предчувствия – это…