Юрий Дроздов. Начальник нелегальной разведки

А Юрий Иванович Дроздов — говорим, заглядывая вперёд, — уже руководил данным управлением. Когда стало известно об аресте нелегала — информация дошла до Москвы далеко не сразу, ведь ни одна страна мира не поддерживала с ЮАР дипломатических отношений, — Дроздов был готов принять любые меры для его освобождения. По нашей информации, которую официально вряд ли кто подтвердит, — вплоть до самых радикальных мер. В конце концов, Советский Союз был великой державой, а Южно-Африканская Республика поставила себя своим «знаменитым» апартеидом как бы вне законов цивилизованного мира. Если уж доблестный МОССАД^{63} позволил себе не только похитить из Аргентины нациста Эйхмана^{64}, которого судили и казнили в Израиле, но даже угнать с верфей французского Шербура пять ракетных катеров, то и наша разведка вполне могла предпринять что-то подобное для спасения своего сотрудника. Думается, «цивилизованный мир» посмотрел бы на происшедшее сквозь пальцы. Юрий Иванович это прекрасно понимал, но мы ничего более не знаем.

По счастью, обошлось без радикальных мер, путём «натурального обмена» — традиционно неравноценного по количеству «голов», отдаваемых за разведчика.

Ладно, о судьбе Героя России Козлова мы ещё расскажем, а сейчас обратимся к личности его однокашника по МГИМО — Гордиевского.

Дроздов писал о нём так, нам кажется, что не совсем объективно:

«Непродолжительное время он работал у нас в нелегальной разведке на вспомогательном участке. Его данные позволяли ему стать хорошим разведчиком, но ему показалось у нас трудно и опасно. Изменив Родине, он перешёл на другой участок работы в легальной разведке и стал подниматься по служебной лестнице. Продавать же врагу он стал своих товарищей по прежней работе и известные ему дела, понимая, что искать причину провала мы начнём у себя»[119].

Несколько строк — а как много сказано! Есть о чём подумать, есть что обсудить, но есть и с чем поспорить. «Мог стать хорошим разведчиком» — он ведь действительно стал высококлассным шпионом, работавшим на англичан порядка пятнадцати лет. «У нас показалось трудно и опасно» — можно полагать, что быть «кротом» гораздо труднее и во много раз опаснее! Про то, как искали предателя и как не услышали тревожного «первого звоночка», мы уже говорили…

Мы помним, что в разведке мемуары документом не считаются, потому как нередко их авторы излишне вольно трактуют события, приукрашивают себя, преувеличивают свою (и без того кажущуюся) роль в истории. Вот и Гордиевский мог бы честно написать, что когда он, будучи студентом МГИМО, стажировался в Дании, то решил оттуда съездить в Швецию, благо граница между этими Скандинавскими странами была условной. Но лишь для туземцев, иностранцам следовало оформлять шведскую визу. Официально этого ему сделать было нельзя: не станешь же объяснять руководителю стажировки, что тебя живо интересуют такие понятия, как «шведская семья» и «свободная любовь»!

В итоге любознательного студента прихватила в Стокгольме шведская полиция, передала датским коллегам, а те познакомили с ним не только своих контрразведчиков, но и представителей британской спецслужбы, для которых тот представлял гораздо бóльший интерес.

Борис Николаевич Григорьев, который не только работал, но и дружил, чего он не скрывает, с Гордиевским, рассказывал нам:

«История его предательства подробно изложена мною в книге „Иуда из Ясенева“. Я знаю его нездоровый интерес к сексуальным проблемам, и спецслужбы прихватили его на компромате. Завербовав, отпустили „на вырост“, чтобы потом, когда он где-то появится, сделать к нему подход. Он-то надеялся, что все забудут.

То, что он пишет про „прозрение“ из-за событий в Чехословакии, — ерунда. Это человек с железной логикой мышления, с холодным умом, так что вряд ли, чтобы переживания за судьбу чехов подвигли его стать предателем. Однако теперь ему нужна какая-то основа для жизненного упора. Стать предателем за деньги — в его понимании, это же так вульгарно. Вот он и построил себе идейную основу и даже, может быть, сам в неё поверил»[120].

Действительно, в своей «Следующей остановке…» (до которой он, к сожалению, пока не доехал) Гордиевский пафосно пишет:

«Двадцать первого августа [1968 года] весь мир облетела весть о вторжении советских войск на территорию соседней страны [Чехословакии]. Это ужасное событие коренным образом изменило мою жизнь. Уже в течение двух лет я критически относился к советской системе, а теперь, когда военная машина Страны Советов раздавила зачатки демократических реформ в Чехословакии, я возненавидел её всеми фибрами души. „Отныне я уже никогда не буду поддерживать эту систему, — сказал я себе. — Более того, отныне я буду всеми доступными мне средствами с ней бороться“. <…>

Естественно, в нашем посольстве я оказался единственным, кто так болезненно и резко отреагировал на ввод советских войск в Чехословакию»[121].