Юрий Лотман в моей жизни. Воспоминания, дневники, письма

Сегодня получила твое пятое письмо. Радуюсь письмам несказанно. Они идут по-разному. Первые – больше месяца каждое, а последнее – после Парижа, от 30 марта, шло всего 11 дней, совсем живой привет от тебя. Да, и почему не вместе гуляем мы по Парижу?.. Действительно… Ну, да не буду грустить, а буду радоваться, что даже книги в парижских развалах не вытеснили меня целиком.

Ну, что я? Живу и живу. Полтора месяца (как много раз бывало прежде – после твоего отъезда) проболела головой, теперь прошло. Ноги болят по-прежнему, надо терпеть. Была я в Лен<ингра>де – как грустно, как провинциально и какое-то все подержанное. Лен<ингра>д красивее теперь на открытках. Хоть и больна была, а Вера повела меня в театр и в Филармонию. Вовку[366] не видела, а из моих подруг бодра только Леля Ч, остальные, увы… Скоро уезжать в Канаду, 13 августа. И страшно (чем дальше, тем все страшнее), и надо все одним без помощи устраивать. Помнишь, когда Виль заболел, ты меня все подбадривал: «Глазки ужасаются, а ручки делают?» То же, хотя и не совсем, сейчас. Письма Марины неизменно бодрые. Она зовет, зовет и зовет навсегда. Да как же я решусь на это? А ты? Передать невозможно, что сделалось с твоим отъездом – пустыня. Как же ехать навеки? Ах, пусть все решится там. Надо поглядеть, как нам там поживется 4–5 месяцев. Кажется, Майкл[367] все-таки входит в жизнь Марины, но на каких-то западных основаниях. Ни он, ни она потерять работу не могут, стало быть, он будет ездить, а 5 месяцев в году – вместе. Ах, что Бог захочет.

Спасибо, мой дорогой, и за «Вознесение Христа» Рембрандта (у нас ведь Пасха только 30 апреля, так что ты успел мне подарить), и за все прелестные открытки. Да, конечно, не вовремя ты разъездился, но я все равно так рада, что ты увидел Париж и что поживешь почти годочек спокойно. Господи, помоги Вам с операцией Зары. Хотя бы все это сделалось и прошло благополучно. Юрочка, пожалуйста, все время пиши, как ты себя чувствуешь. Изыщи деньги на свое лечение тоже – не упусти хороших врачей. Дружочек мой, ты все время неправильно пишешь № моего дома: не 20–24! Надо 22/24 (легко запомнить по теперешнему твоему номеру). Удивительно, что письма доходят.

У нас начинается весна. В Сокольниках[368] распускаются листья, наконец, появилось солнце. Спасибо, дорогой, что пишешь часто. Это поможет мне не чувствовать одиночества. Но я все же пишу до востребования. Хоть один раз не чувствовать этой связанности. На самом деле, ну чьему покою я теперь угрожаю?

Вяч. Вс. Иванов в Калифорнии (с женой). Получила письмо от Лены Краснощековой[369], Она делится приятными впечатлениями от встречи в Вашингтоне с Мариной. <…> Все там знают, что ты в Германии.

Будь здоров, здоров и здоров. И пусть всякое добро всегда с тобою.

Твоя Фрина

15 апреля 1989 года [370]

Здравствуйте, дорогой друг мой!

Пишу просто так. У нас дождь, дождь, и стало прохладно. Но в Сокольниках набухли почки на деревьях, а на кустах уже маленькие листочки. Очень похожи на 28 апреля 1970 года, когда мы бродили там под таким же мелким дождем и купили маленькую деревянную церковку. Как многие книги, она живет теперь у Марины, пусть долго остается память тех лет, тех дней. Жизнь моя внешне медленна и однообразна, а внутри что-то все кипит и борется: я не могу главного решить.

Москва, тем временем, ужасна. Вчера искала для Феди разные книжечки по математике-физике в центре, где долго не была. Боже мой! Все облезло и рушится, не лучше, чем в Лен<ингра>де: Малый театр, Метрополь, Пассаж. Грустно. И глядеть тяжело. Однако все это оставить навсегда… оставить дорогих мне людей – уму непостижимо.

Как «приживаетесь» Вы? Работаете ли? И ушло ли тяжелое настроение первых недель? Да уж как бы хотелось побродить с Вами по набережным Сены, поглядеть, как Вы раскапываете залежи драгоценных книг… Последние дни я неотступно думаю о Вас, гляжу на все присланные Вами открыточки и вспоминаю.

Много времени и физических сил у меня занимает посылка книг Марине. Только переслали всего Достоевского, уйму книг для Феди и Юры[371]. И мне легче стало! С легкостью отдаю все. А как это все я любила раньше!..

Я смирилась, перестала бороться с болью в ногах. Наконец поняла, что все это бесполезно и надо только пользоваться обезболивающими. Никуда не денешься. Грустно, но надо терпеть.

Каковы у Вас виды на операцию Зары? Как она себя чувствует?

Будьте здоровы и бодры,

Всегда Ваша Фрина

30 апреля 1989 года

Дорогой мой друг!

Я просто вне себя от беспокойства – до сих пор не имею от тебя ни строчки. Не знаю, что и подумать. Неужели проклятая почта? Или что-нибудь, упаси Боже, случилось у вас? Об этом стараюсь не думать, но все равно все время думаю: что? с кем? с тобой? с Вилем? На почту хожу ежедневно, и все тот же милый мальчик мне с сочувствием отвечает: «Nein, shon nicht»[372].