Юрий Лотман в моей жизни. Воспоминания, дневники, письма

Пишу тебе из Гамбурга, где читал лекции по Пушкину. Прочлось ничего. Смешно, но я уже потихоньку начинаю считать, сколько осталось до возвращения, – домой тянет, особенно «в минуты роковые», как сказал Тютчев. Работа не очень ладится – то той, то другой из нужных книг не хватает.

В июне Заре назначили операцию – боязно, как все пройдет. У нас холодная весна; не только дождь, но и снег порой. Зато в Гамбурге я насладился некоторым подобием белых ночей (вернее, еще не белых, а их предчувствия – того «балтийского», «ленинградского» освещения, которое я так люблю). В Мюнхене вечер сразу переходит в ночь.

Ну ладно, пишу тебе всякую ерунду, а что у тебя там – не знаю.

М<ожет> б<ыть>, тебе совсем не до белых ночей.

С беспокойством обнимаю тебя.

Твой Ю. Лотман

30. IV.89. Гамбург.

Р.S. М<ожет> б<ыть>, некоторые письма пропали, т<ак> к<ак> я писал: дом 20–24, а, кажется, надо 22–24? Можешь ли узнать на почте?

5 мая 1989 года

Мюнхен

Боже мой! Письма! Сразу два!!!

Словно солнце в душе выглянуло! Слава Богу! А то я уже чегочего не напередумал. Все-таки тяжко бросать письма в ящик, как в космическую черную дыру. Я получил письма от 11 и 15 апр<еля> (второе с пометой «№ 2»). Это первые письма, которые я получил. Пришли ли они одновременно, сказать трудно, т<ак> к<ак> до этого я ходил на почту каждый день, но 26–29.IV читал лекции в Гамбурге, там простудился (было солнечно и красиво, но ужасно холодно) и, приехав, проболел 5 дней. Только сегодня пошел опять на почту и сразу получил два. Спасибо. У тебя, бедненькой, болит голова, болят ноги. Грустно… А я с 15 мая по конец месяца снова в разъездах (Констанц, Бонн – лекции), так что снова без писем. Что я путал № дома, я и сам заметил, но ты удивляешься, что письма все равно доходят. А письма у нас умные: идут пешочком и неизвестно с кем под ручку, как говорила Анна Ахматова, но если уж решат дойти, то дойдут, хоть и совсем без адреса, подумаешь, дом спутал.

Марина тебя зовет насовсем. Не мучь себя – не решай, пусть все сделается само. А что до нас, то мы ведь всегда вместе, всегда и везде, а Бог даст, и у Марины повидаемся, как в Москве. Пускай жизнь сама решает свои задачи.

У Зары операция назначена на середину июля. Страшно.

Пиши, целую нежно.

Так из всех твоих подруг самая бодрая Леля Ч<ернявская>? Здорово и симпатично. Значит, не тому хорошо, кому хорошо, а кому Бог дал душевные силы.

Твой Ю.

5. V.89.

Пиши по Postlagernd[373], все равно я бываю в разъездах.

Домашний адрес – для телеграмм.

Все-таки как чудесно, что письма пришли. И день сегодня прекрасный. Апрель был отвратительный.

6 мая 1989 года

Дорогой Юрий Михайлович!

Неотступно думаю о Вас: что с операцией[374], как вы справляетесь? Как вообще все? И куда Вам писать (а я упорно пишу раз в неделю)? У нас бушует весна, поют соловьи. 4 дня были на даче, не разгибаясь, работали (это и мне самой смешно: зачем… Да не могу иначе.) Борюсь за квартиру Марины с завистниками и недоброхотами, вообще много нервничаю. Скорее бы за город на два месяца передохнуть (от себя-то?)…

Пожалуйста, пишите, не грустите, войдете в ритм. Лишь бы были здоровы Вы оба.

Ф.

6. V.89

9 мая 1989 года

<Мюнхен> 9.V.89.

Здравствуй, дорогой мой друг!

Сегодня получил твое третье письмо от 20/IV (на домашний адрес) с приснопамятной гостиницей «Украина»[375]. Вообще мы с тобой украинские патриоты. Сегодня 9.V, и я в Германии, и погода, как в 1945, – всю душу переворачивает. Боже, как быстро все пролетело, и как тогда казалось все ясно. А еще день, когда я вновь вошел в аудиторию филфака и все началось. (Помнишь «Жизель» и Уланову?[376]) Вот чудо – прошлое не проходит, оно все внутри вечно, как книга на полке. Стоит снять и открыть…

Завтра уезжаю читать лекции в Констанц – на самой швейцарской границе. Прости, что взбудоражил Марину, но уж очень волновался.

Ну, надо кончать. Обнимаю тебя.

Твой Юра

24 мая 1989 года

Юрочка, Юрочка, дорогой мой,