Юрий Поляков: контекст, подтекст, интертекст и другие приключения текста. Ученые (И НЕ ОЧЕНЬ) записки одного семинара

Среди афоризмов остроумного Сен-Жон Перса – целый ряд высказываний о творчестве, например, «хороший писатель – раб замысла», «искусство – это безумие, запертое в золотую клетку замысла», «искусство […] – это придуманная правда» или «искусство существует именно для того, чтобы наказывать зло, ибо жизнь с этой задачей не справляется». Афоризмам вдохновенного Сен-Жон Перса вторят размышления Жарынина о методах творческой работы («искусство – это не микрохирургия, а вивисекция!»), о соотношении в искусстве содержательной и формальной стороны («искусство – это не «как», а «что») и, наконец, о том, должно ли произведение искусства быть доступным, понятным большинству («простоту ищите не в искусстве, а в инструкции к стиральной машине!»). И Жарынин, и Кокотов, и блистательный Сен-Жон Перс размышляют о многих других сторонах искусства, о специфике его восприятия, о ходе творческого процесса. Если систематизировать весь комплекс высказываний персонажей на эти темы, подробно рассмотреть художественную структуру романа и обратиться к статье Ю.М. Полякова «Как я ваял «Гипсового трубача», то вполне возможно получить представление о целостной авторской концепции искусства, выявить выраженную в «Гипсовом трубаче» систему понимания и восприятия художественного текста. В силу ограниченного объема статьи, нам приходится останавливаться лишь на отдельных элементах этой системы. Так, невозможно не сказать о том, как в романе интерпретируется вопрос о художественных традициях. Стоит ли сознательно уходить от опоры на какие-либо источники в стремлении создать оригинальное, неповторимое, по-настоящему новаторское произведение? Ответ на этот вопрос можно найти в словах Жарынина: «Забудьте слово «было»!

Навсегда забудьте! Умоляю! В искусстве было все. Вы же не отказываетесь от понравившейся вам женщины только потому, что у нее до вас «было»? С вами-то будет по-другому, если вы настоящий мужчина. И в искусстве все будет по-другому, если вы настоящий художник. Ясно?». При всей язвительности проводимых Жарыниным параллелей между сферой искусства и любовными отношениями, ключевая мысль его небольшого, но страстного монолога должна быть понята вполне серьезно: это идея о том, что избегать опоры на традицию, боясь повтора, ни в коем случае не нужно. Настоящий художник, аккумулируя образцы прошлого, непременно создает новое, и потому опора на традицию всегда продуктивна для того, кто обладает подлинным талантом.

Сам текст романа «Гипсовый трубач» является лучшим тому доказательством. Это произведение имеет необычный жанровый облик: с одной стороны, это роман со всеми присущими ему жанровыми особенностями, с другой стороны, во внутренней организации произведения чрезвычайно значимым оказывается принцип сцепления новелл, своего рода вставных эпизодов, историй, которые нанизываются длинной вереницей в ходе повествования. Подобная жанровая специфика ориентирует на определенную историко-литературную традицию, идущую от «Декамерона» Боккаччио, «Новеллино» Мазуччо Гвардато или «Фацеций». Можно говорить и о жанровом родстве с произведением значительно более близким к XXI веку по времени создания: это «Голубая книга» М.М. Зощенко – текст весьма сложно организованный, сочетающий в себе признаки разных жанров (в том числе не только литературных, например, жанра симфонии). Конечно, о жанровых параллелях между «Гипсовым трубачом» и «Голубой книгой» можно говорить лишь с известной долей условности, поскольку произведение Зощенко не является романом, но, так или иначе, в обоих этих произведениях читатель встречается с рядом новелл, включенных в общую повествовательную канву. Имя Зощенко, кстати, упоминается на страницах «Гипсового трубача» и, как кажется, совсем не случайно.

Все эти жанровые традиции преломлены в романе весьма индивидуально, Ю.М. Поляковым создано произведение абсолютно уникальное, неповторимое по своему жанровому облику. Его своеобразие определяется не только сочетанием романного жанра с традициями новеллистики, но и с признаками такой специфической жанровой структуры, как «роман в романе». В данном случае это, правда, не собственно «роман в романе», а скорее «рассказ в романе» – ведь важным композиционным элементом текста является полностью воспроизведенный в нем рассказ Кокотова «Гипсовый трубач». Кроме того, это еще и «сценарий в романе» (точнее, «синопсис в романе»), поскольку внутри целого ряда глава романа (от 38-й до 111-й) приводятся фрагменты синопсиса, создаваемого Кокотовым для якобы планируемого фильма. Более того, весь текст «Гипсового трубача» пронизан фрагментами разных рассказов Кокотова, замыслы которых непроизвольно рождаются в его сознании, развиваются, начинают жить своей собственной жизнью, а потом, не будучи записанными на бумагу, забываются писателем. Как видно из приведенной (пусть и предельно сжатой) характеристики жанровой структуры романа, этот текст отличается сложным и по-настоящему оригинальным внутренним устройством.