Но к гробу я вернулась. Заглянула и поморщилась: не знаю, что это было раньше, но теперь ткань превратилась в сухое тряпье, которое не рассыпалось лишь чудом. Внутри нащупывалось что-то твердое и липкое, лучше не думать, в чем измазанное.
Наверху посмотрю. Чуется, не станут меня убивать.
– Идем, – я снова взяла Юсю за руку. – И подумай вот над чем. Я могу отправить тебя прочь…
И должна бы это сделать, ибо клятва некроманта защищать, искоренять и все такое… Но вот не то чтобы желания не было. Не отпускало ощущение, что все это неправильно.
А наверху разгулялся ветер.
Небо черное. Дождь хлещет, будто землю спешит наказать. И ледяные струи заставляют Юсю отступить, замереть. Рот ее приоткрылся. Показалось, вот сейчас она сделает вдох, но…
– А еще я могу дать покой твоему телу, а тебе оставить вот это… – я указала на кладбище. – В город, извини, не выпущу. Все-таки ты… не совсем человек.
Совсем не человек.
– Но просто… не знаю, вернусь, если отпустишь. Когда, к слову, могу вернуться?
– Через пятьдесят лет.
Пятьдесят лет, стало быть… зато понятно, почему папенька не спешил меня трогать.
– Почему ты вообще его не убила? – поинтересовалась я так, информации ради.
А Юся, выставив ладошку под дождь, ответила:
– У него осталась моя кровь. И он что-то такое сделал. Вызвал меня наверх. А здесь…
Привязка отсутствовала, и тело тянуло воплощенную душу к себе.
– Неприятно было… – Она вновь уставилась на меня, определенно ожидая чего-то.
– Я могу похоронить тебя, скажем, возле склепа. Поставлю пару заклинаний…
– И я, – Эль уложил тело на мокрую землю. – Его не тронут.
– Расширим привязку. Будешь за кладбищем приглядывать.
Почему бы и нет? Подозреваю, что Юся если не самый старый из местных покойников, то всяко самый сильный.
– Только учти, – я не привыкла лгать даже покойникам, тем более таким, которые могли бы перервать мне горло одним движением руки. А пальчики у Юси были когтистыми. – Я не знаю, что будет потом. Ты меня убьешь. Кто-то другой. Некроманты долго не живут. Излишне беспечные эльфы тоже. И может получиться, что ты сменишь одну тюрьму на другую, попросторней, но все-таки…
– А он сладкий, – Юся слизнула капли с ладони. – Я тебя не убью. И ты придешь снова. Потом. Позже. Мы поговорим. И может быть, мне надоест здесь… или нет. Я тоже не знаю, что будет через пятьдесят лет.
Хоронили Юсю за склепом. Эльф отряхнулся, потянулся, разом позабывши, что вообще-то ранен, и смело ступил в заросли крапивы. А та возьми и подайся в стороны, корни и те повытягивала.
Он уложил на дно могилы куртку.
А я набросила свою.
Куртку было жаль, а девчонку, которая жалась к стене и смотрела на дождь, еще жальче.
– Может… – я показала сверток, – оставить?
Она покачала головой:
– Из-за него меня и… он бы мог иначе, но решил, что я должна хранить его сокровища. Я и хранила. И отдаю потомку. Как он хотел. А это… – она стянула с пальца кольцо.
– Погоди… ты говорила, что в склепе прятали всякое?
В конце концов, никто не уточнял, какое именно кольцо нужно.
Возвращались мы по грязи.
Эль молчал.
Мне тоже сказать было нечего, не о любви в самом же деле болтать. Любовь – это так, это возвышенное чувство, которое никак не вяжется с мокрым бельем и першением в горле.
Слягу завтра. Или уже сегодня. Слягу и помру позорной для некроманта смертью от простуды, всем назло.
– Юся, – Эль открыл калитку и отступил, пропуская меня вперед. – Мне кажется или… нам не стоит рассказывать о том, что произошло.
Я чихнула.
Правду говорит. Не стоит рассказывать, а лучше вообще забыть, как страшный сон. Ведь бывают же такие сны – повышенной правдоподобности. Правда, добыча моя, оказавшаяся довольно-таки увесистой, скромно намекала, что забыть нам вряд ли позволят, но…
– Знаешь, – голос получился гнусавым, подтверждая, что смерть от простуды – это даже не блажь, это почти, можно сказать, ближайшее будущее, – ты только больше не пропадай, ладно? А то я маме пожалуюсь. Твоей.
Эльфа передернуло.
Ага, вот и от матери эльфячьей польза.
Меня уложили в кровать.
Он ранен, а уложили меня. И ботинки содрали, к счастью, до того, как уложили. Причем содрали вместе с носками. На пол отправились мокрые штаны и прилипшая к коже майка, а на плечи упало теплое полотенце.
Не мое. У меня такие пушистые, легкие в хозяйстве почему-то не приживаются.
Не знаю, каким чудом в руках оказались высокая кружка с травяным отваром и пирожок. Почему-то он особенно растрогал… надкусанный с одного бока, но все равно родной.
– Я целителя вызову, – сказал Эль, пытаясь отжать хвост. А я ему говорила, что от длинных волос одна морока.
– Ага… – Пирожок, оказавшийся капустным – раньше я капусту в пирожках недолюбливала, было в этом что-то донельзя подлое, ищешь мясо, а тут тебе вареные капустные листочки, – примирил меня с действительностью. – Себе…
– Я уже почти здоров, – он продемонстрировал идеальный эльфячий бок, на котором виднелось белое пятнышко шрама. – Я от земли взял. Там много силы было. А у тебя насморк.
Еще какой.