Юстиниан

Что же касается налогов, то как раз в 538–539 годах Юстиниан издает несколько новелл, из которых видно, что для государства вопрос собираемости средств с населения стоял едва ли не на первом месте. Войны, стройки, выплаты варварам требовали денег, денег и еще раз денег. Этого же требовал император от своих чиновников. Поскольку при любой системе налогообложения конечным плательщиком является народ, финансовое бремя возрастало повсеместно. Разорялись торговцы, ремесленники, куриалы, крестьяне. Они, а также жители территорий, подвергавшихся набегам врагов, оставляли привычный уклад и переселялись в города, где легче было найти работу или благотворителей, обеспечивавших хотя бы бесплатной едой. Это являлось нарушением установленных правил (ведь, согласно законам того времени, ни колон не имел права перестать обрабатывать свою землю, ни ремесленник — покинуть свою коллегию), но происходило массово и повсеместно. Не следует сбрасывать со счетов и жителей окраин, диких гор и пустынь, стремившихся в центральные провинции, в города — просто за лучшей долей. Конечно же, главным магнитом для переселенцев был Константинополь. Еще в 535 году Юстиниан описал данное бедствие в одной из своих новелл и вместо ночного эпарха ввел должность народного претора, расширив его полномочия для наблюдения за новопереселенцами. Прошло четыре года, и наплыв обездоленных в столицу оказался таким, что пришлось вводить еще одну должность — квезитора, в обязанности которого входило следить за состоянием нравов: ведь пришлый элемент по-другому мыслил и вел себя. «Известно нам, что провинции постепенно лишаются собственных жителей, великий же этот наш город постоянно осаждается различными людьми, покинувшими свои города и бросившими земледелие»[339], — писал император в преамбуле к соответствующей новелле (80-й). К тому же многие из пришлых людей были полуварварами, еле говорившими по-гречески, или вообще стопроцентными варварами. Жители Константинополя в этом смысле, наверное, переживали то же самое, что и мои московские современники на рубеже 2000-х годов: город менялся на глазах. Квезитор имел право суда и мог при необходимости удалить из Константинополя проштрафившихся. Ну и на всякий случай в 539 году император выпустил новеллу, усиливавшую ответственность за продажу оружия частным лицам (85-ю). При обнаружении оружия его предписывалось отбирать в пользу казны, а продавца наказывать. В том же году 79-й новеллой монахи и монахини были освобождены от подсудности гражданской власти по делам об имущественных исках, которые теперь надлежало рассматривать суду епископа.

* * *

В очередной раз напав на Фракию, гунны-кутригуры и славяне в 540 году дошли до предместий столицы, вызвав среди ее жителей небывалую панику. Небольшой отряд варваров сумел даже переправиться через Дарданеллы. Затем они опустошили Грецию (кроме Пелопоннеса) и ушли домой. Но и этот дерзкий набег померк в сравнении с тем, что творилось на восточной границе.

В конце зимы 540 года случилось то, чего Юстиниан опасался: Иран нарушил мир. Выставив в качестве предлога для войны несколько обстоятельств (в основном жалобы армян и арабов на притеснения со стороны ромеев), Хосров I Ануширван задержал императорского посланника Анастасия и, лично возглавив войска, переправился через Евфрат. Рассказывая об этом эпизоде, Прокопий в очередной раз сделал выпад в адрес Юстиниана (вложив отрицательную характеристику в уста врагов — армян, обращавшихся к Хосрову): «…тот, кто, о царь, на словах тебе друг, а на деле — враг, пренебрегая и друзьями, и врагами, разрушил и привел в беспорядок мир человеческий. В этом ты и сам скоро убедишься, когда ему удастся полностью подчинить себе западные народы. Чего он только не сделал из того, что было ранее запрещено? Чего он не подверг потрясению из того, что было хорошо устроено? Разве не обложил он нас податью, которой раньше не было? Разве не обратил он в рабов наших соседей цанов, бывших до того независимыми? Разве не поставил он римского архонта над царем несчастных лазов, совершив таким образом недостойный поступок, противоречащий самой природе вещей и нелегко объяснимый словами? Разве не послал он своих военачальников к жителям Боспора и не подчинил своей власти город, совершенно ему не принадлежавший? Разве не заключил он военный союз с царством эфиопов, о котором римляне никогда раньше не слыхали? Более того, он покорил и омиритов (химьяритов — С. Д.), завоевал Красное море, присоединил к Римской державе землю фиников. Не будем уже говорить о страданиях ливийцев и италийцев. Всей земли мало этому человеку. Ему недостаточно властвовать над всеми людьми. Он помышляет о небе и рыщет в глубинах океана, желая подчинить себе какой-то иной мир»[340].