Читаем Ювенилия Дюбуа полностью

Одна из серьезных проблем созидательного человека он сам Любое овладение и подчинение какой либо идеи лишает части рассудка что являет собой защитный механизм от потери реальности а если быть точнее наоборот настоящая реальность вдруг появляется перед глазами Вымышленный мир людей снимается с билборда оставляя мыслителю грубую конструкцию не имеющую художественного образа Когда ты понимаешь что буквы и слова любого народа всего лишь набор как звуковых так и печатных условностей то начинаешь терять связь с ними С каждым произнесенным словом с каждым написанным предложением ты ощущаешь отстраненность и фальшь что несут в себе эти символы Они больше не воспринимаются всерьез остается только чувство досады что ни одно существо на планете не может разделить настоящее никогда не сможет приблизиться к новому

Следующий удар настоящего приходит с пониманием того что всю жизнь ты принимал внешнюю информацию и её значение в контексте своих возможностей и своего ощущения Иными словами любое слово предложение случай и событие всегда воспринимались в контексте собственного восприятия Абсолютно всё что я получал было по большей части я сам Предметы как хорошая задаренная проститутка принимали нужные позы но ты так никогда и не узнаешь где они живут и как их зовут на самом деле Теперь к неприятию языка приходит и неприятие окружающих предметов Созидающий человек становится дальше от привычного мира еще на одну большую ступень Настоящее понимание окружения это не дар но и не проклятие если рассматривать его отдаленно Но когда ты примеряешь на себя этот груз то становится ясно его не выдержать Этот груз слишком много весит Пчёлы в голове уже не летают они с пеной у рта начинают колотить по стенкам головного мозга умоляя высвободить их в неизвестность

Исследователь становится узником без цепи и стен Свободы становится слишком много чтобы выдержать её Понимание стирает привычный мир оставляя только слепящую белизну Остаётся последнее убежище ядро своего собственного тела где белизну сменяют несущие опоры кости багряные реки литров крови да и в целом внутренности достаточно тёплые Человеческий организм в среднем держится при температуре 36 градусов так что уровень нервозности ненадолго сменяется облегчением Я разгоняюсь и со всего разгона ныряю в себя через отверстие правого носа

Волосы в щекочут меня Слизь обволакивает меня приятно согревая Я скольжу внутри себя с огромной скоростью но мне не страшно Вот я проваливаюсь вниз и оказываюсь в отделе лёгких Они похожи на пчелиные соты Тысячи полуовальных отверстий содрогаются в одном ритме В каждом из этих отверстий спит пчела Хотя нет эти пчёлы не спят они притаились Они внимательно изучают пришельца Их усики медленно улавливают энергетику и когда приходит чувство отсутствия опасности они теряют весь интерес впадая в прострацию Здесь определенно спокойно Мысли внутри себя теряют символику Они настоящие почти неосязаемые Рассуждения происходят за счёт неких пятен эхосигналов стуков рычания Язык в самом себе первобытен Его нельзя объяснить нельзя передать нельзя даже пересказать самому себе Он являет собою абсолют частоты абсолют правды абсолют абсолюта Он становится ничем в ничём Такой же идеальный как и образность пространства И только цвет и свет теперь определяют настроение и потоки движущей силы Будь то голубой что даёт представление о ясном дне или будь то шунгит в крапинку что даёт представление о звёздном небе Истинный язык он такой но другой Я уже говорил что объяснить невозможно Невозможно передать только личный опыт Его можно сравнить с опытом принятия смерти Еще ни один человек не смог описать смерть так как мёртвые не пишут и не общаются с ещё живыми Получается что истинный язык истинная жизнь и смерть отождествлены общими чертами своего достижения и своей невозможностью передачи опыта Значит ли это что исследователь достигший точки невозврата в нереальную реальность фактически находится в стадии возможного состояния небытия И ещё один вопрос мучает меня если мозговые электроны одинаково реагируют как на материальный образ какой либо эмоции или будь то предмет не важно так и на его визуализированную в сознании модель то где тогда проходят границы Есть ли они вообще И тогда вытекает старый вопрос кто же я И есть ли я Может я это они

Перейти на страницу:

Похожие книги

Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман